Дар Амурсий - Квадрат жизни. Грань вторая. Школа

– Хи-хи-хи, какой скромняга. Новенький, еще ничего не вкурил. Смотри, на нем еще это позорище. Наверно из вчерашнего пополнения.

– Все такие были, через неделю нормальным станет. Что он там выбрал? Ох, правильный какой, – прощебетал еще один девичий голос.

Мимо проплыл поднос, заваленный маленькими вкусностями в коробочках, затем на меня глянула сама лакомка.

– Тебе плохо не будет? – машинально спросил я, глядя на картину «Шок диетолога». – От такого водородный взрыв в желудке приключится, со всеми спецэффектами, во время и после.

Девушка шутку не оценила, и не стала жертвовать своим пиршеством, ради шишки на моей голове:

– Мне-то? Ха. После завалов, хуже только в Марию Давидовну превратиться, – она хотела потрепать мою прическу, но я увернулся, вызвав очередной смешок. – Мне просто повод нужен, чтобы с этой жруньей дольше посидеть, – и шутливо боднув приятельницу, молодая особа поспешила к столику.

– Врет она все, – ответила на ходу жрунья. – Ей скучно, да и мне тоже. Вкусняшки – наше счастье. Вкусняшки спасут мир, – ее голос стихал, но я услышал окончание. – Будь проще. Порадуй себя.

Проводить испытания своих опасных качеств перехотелось, и с тарелкой в руках я удалился в дальний конец зала, однако внутри все ликовало от очередной бунтарской выходки, и к своему ужасу я понимал, что мне это нравится, хотя раньше за мной подобного не водилось. За последние годы я привык к нашей уютной столовой, белоснежным скатертям и сравнительной тишине, поэтому напрягся от нескончаемого гомона. Пока я ел, казалось, что нахожусь на грандиозной посиделке в ночном баре, разве что в танец никто не пускается. Народ развлекался как мог, напоминая безумную начальную школу, с потасовками, колкостями и озорством.

Глядя на заваленные едой подносы, я подумал, что они восполняют потерянные эмоции, в минутах страшной тоски, не щадя живота своего. Я их не осуждал, потому что сам слабину даю, правда спасаюсь мёдом или финиками, а тут… Сила откатов аномалии стала мне более очевидной, и немного пугала, хотя первый опыт уже забылся. И все-таки я осознавал свою инородность среди погруженных, словно гость, пришедший в дом иностранца, с незнакомыми традициями и ценностями.

Похоже новички, вроде меня, действительно привлекали внимание, будучи не белыми, а серыми воронами, в наших-то странных балахонах. Я успел подумать об этом и многом другом, когда сдавал посуду в приемное окошко, и получил сильный толчок сзади, от чего болезненно врезался пальцами в стену. Поворачиваться не было желания, а хотелось закрыть глаза и исчезнуть, потому что мысленно я уже представил жестокую драку и себя побитого, валяющегося на полу, облитого какой-нибудь едой с ближайшего подноса. Я сделал вид, что ничего не произошло, и собирался уйти, но тройка парней преградила путь. Мне никогда не доводилось драться, только пару оплеух получил когда-то. С трудом верилось, что местные задиры не станут устраивать потасовку в людном месте. Несколько секунд мы играли в гляделки, распаляя чувства. Они напоминали банду псов, которые загнали жертву в угол, но не знают, что делать дальше.

– Тебя вежливости не учили, цуцык? Уходить собрался? А кто заслуженных мэтров угощать будет? У нас так не поступают, – прогнусавил малец, уступающий мне в возрасте, и переросший по наглости. – На себе сэкономил, значит с нами поделись. Заказывай, что укажем.

– При всем к тебе уважении это невозможно, – ответил я, сдерживаясь, памятуя о своем новом опасном характере. – Мне нужно сохранить баллы до завтрашнего полудня, их пока очень мало.

– Ну ты отмочил. Мало у него. Ой-ой, бедняжка. Парни, кажется, он не понял. Завтра через соломинку будешь питаться, если вообще очнешься. Вперед, к раздатчику, пока я добрый. Можешь потом пожаловаться своему куратору, он тебя пожалеет, – паренек издевательски заржал.

– Ради тебя могу и директору написать, – я старался сохранять спокойствие.

– Ха, пугай этой сказочкой детишек. Не накажет тот, кого нет, – сказал, как выплюнул малец. – А на искин мне плевать. У него и так забот хватает, чтобы за такими ничтожествами как ты приглядывать.

Игра словами закончилась. Вряд ли меня покалечат, но достоинство терять не хочется. Я последний раз пробежался глазами по людям, остававшимися безучастными к маленькой трагедии. Сбежать было нельзя. В толпе поймают, а на просторе у меня получилось бы, ноги быстрые. В секундной заминке, память подбросила отличную и рисковую идею, почерпнутую из давно прочитанной книги. Обстановка была совсем не та, и на стене не висели скрещенные мечи, поэтому я схватил со своей, так и не сданной тарелки столовый нож и закатал рукав левой руки.

– Ты как к крови относишься? Держи, – я сунул орудие маленькому тирану, направив лезвием на себя. – Наручник вроде как не снимается, если нам верно объяснили, поэтому ты получишь мои баллы только вместе с рукой.

Наручник неприятно резко завибрировал, а облачко голограммы возникло само собой. Оно светилось красным цветом, являя мне сообщение о штрафе и огромную пятерку, перед которой стоял минус. Малец замер, сжимая навязанный мною нож, и его наручник издал такой же тревожный звук, но был скрыт рукавом разноцветной рубашки. Я почти потерял ориентацию в пространстве, не видел ничего вокруг, только ощущал бешенный пульс и непойми почему наворачивающиеся слезы.

– Да пошел ты, псих! Я тебя запомнил, – пропищал вымогатель, не удержав прежний тембр голоса, бросил нож на пол. – Гадина, десятку срезала, – пожаловался он своим товарищам.

Мир снова пришел в движение, и я увидел десятки резко отвернувшихся от меня глаз. Наверно за потешный спектакль. Меня еще немного трясло, но подсознательно я понимал, что этих задир больше не встречу, или разойдемся, как ни в чем не бывало. В открытые двери я видел, как лихая троица удаляется по коридору, поэтому быстро покинул поле не состоявшейся битвы. Ощущение маленькой победы портило не прилюдное унижение, а осознание потери нравственности художником и ребенком. Забвение культурного человека с высоким вкусом. Было страшно однажды полностью потерять и свою собственную личность, превратиться в грубого смутьяна и остаться им навсегда, что родители не признают. Школа вновь явила свою темное нутро, громко заявив, что нужно бороться за себя и свою мечту. К такому жизнь меня не готовила, хотя папа постоянно пытался нечто подобное объяснить.

Настроение упало ниже плинтуса, паркета и плит перекрытия. Я брел по галереям, не глядя по сторонам и повесил голову. Наверное, меня не замечали. В школе больше ничего не держало, а последнее событие вовсе гнало куда подальше. Раньше я бы непременно поспешил домой, но дом далеко, а в комнате меня ждут только кровать и сосед, с хорошо придавленными мозгами, поэтому лучше прогуляться, по мельком увиденным паркам, например, в сторону странной башни. На самом деле я хотел выбить ураган мыслей из головы, которые кричали на разные голоса о штрафе, надзоре искина, недоброжелателях и прочих горестях, свалившихся на мои худые плечи. Рассуждая таким образом, я покинул главное здание. Ускоряя шаг, я без задержек миновал входные двери, эпической высоты, восхитившие меня еще утром.