Эльза Яновская - Охотник

– Поэтому вы и уехали? Почувствовали эти превращения в себе?

Собеседники пересекали поле, пугая шелестом шагов шустрых куропаток и трусливых зайцев. Под ногами суеты было больше, чем в базарный день.

– Плесень, гниль… Такая хитрая штука: стоит оказаться рядом – и она живет в тебе. Ты думаешь: ничего страшного, ведь видимых признаков гниения нет. Однако губительные споры уже внутри тебя, плесень разрастается, пускает корни, а когда проявится снаружи – будет поздно. Нет, тогда ты ничего не сможешь сделать. И вот человек перестает быть собой. Вы, Петр Алексеевич, говорили о бессмертии? Вы не избежите гниения. Вот, смотрите, – священник чуть задел василек, и легкая бабочка, нехотя взмахнув крыльями, поднялась в воздух, так же лениво опустилась на соседний цветок и продолжила свой сон. – Думаете, это божье создание мечтает о бессмертии? За тот короткий срок, что отведен ей Создателем, она сделает гораздо больше, чем вы за свою бесконечную жизнь. Вам будет казаться, что времени еще много, что вы все успеете, и, тем не менее, непременно найдется тот, кто сумеет вам подарить покой. Ведь не прокляты же вы, в самом деле, и ваша душа, как и душа любого из нас, заслуживает покоя после долгого скитания по земле.

Молодой человек воскликнул:

– Вы говорите о смирении? Да! Вы говорите о том, чтобы подчиняться происходящему, ценить испытания и быть покорным обстоятельствам. Именно этого, вы полагаете, хочет ваш Бог? – Петр Алексеевич засмеялся. – Нет, простите меня, уважаемый Иван Андреевич, мне нравятся ваши рассуждения, но я с ними не соглашусь. Допустим, я иду по улице и вижу, как разбойники грабят некую женщину. Предположим, я даже знаю эту даму: мне известен ее скверный характер; я видел, как она распекала своего супруга и нещадно лупила кухарку. И вот теперь на нее снизошла кара небесная. Бог решил ее наказать, отнимая то, что она не доплатила своим слугам. Следует мне помочь ей или пройти мимо?

– Коварный вопрос, – задумался батюшка. – Религия призывает нас помогать ближнему своему несмотря ни на что. Когда Бог пожелает наказать человека, он не станет делать это чужими руками. Людские промыслы хитрее Божьего.

– Бог создал мир за шесть дней, и, снимая с себя заботу о собственном творении, он создал человека – по своему образу и подобию. Вот только человек – не Бог. Так, мелкий божок, у которого есть маленькая власть, но в силу своего скудоумия он вообразил себя всемогущим. Этакий божок с брачком, – горячился Петр Алексеевич. – И Бог этого не учел. И все же из-за своей доброты он позволил человечеству размножаться и заполнять эту прекрасную планету. Он посылал человеку испытания: потопы и огненные дожди, чтобы выбрать лучшие зерна. Но нет, гнильца уже поселилась во всем: совсем крошечная спора, подкинутая змеем-искусителем Адаму и Еве, засела в человеке. И он никогда не станет прежним – тем богоподобным существом, каким был задуман изначально.

Следовательно, Бог может вообще ничего не делать: человек накажет себя сам, сознательно убивая мораль, заложенную в нем с детства. Да, нормы морали меняются с течением времени и в зависимости от места обитания. Папуасы, например, до сих пор съедают своих врагов. А у древних ацтеков считалось за честь быть жертвой, принесенной богам, – этого права удостаивались лишь избранные. И та самая дама со скверным характером вполне может быть наказана слугами, которых она обделила. И эти несчастные будут уверены, что не нарушают никакие моральные законы, а всего лишь возвращают то, что принадлежит им. Те же самые разбойники могут оказаться вполне добропорядочными крестьянами, сбежавшими от осатанелого помещика и вынужденными теперь промышлять грабежами на большой дороге. Нет, они вовсе не собирались ее убивать – они только хотели выжить.

– Вы правы. Судить о человеке, не зная причины его поступков, трудно, – согласился Иван Андреевич.

– Нельзя. Поверьте мне, нельзя. Я готов привести тысячу тому доказательств. У всех есть своя причина поступить так, а не иначе: у убийцы, вора, насильника, у каждого богоотступника. Сколько грехов приписано человеку?

– Грехов, сударь? – прервал яростную тираду священник.

Они снова вышли к излучине реки. В зеркальной глади отражалась луна, в прибрежных зарослях колыхались тени, и за каждым кустом прятались былинные существа и духи. Суеверный страх приписывал сверкающим в темноте глазам чудовищные размеры и жестокие замыслы, разум же твердил, что желтоватые искры принадлежат не лешим, а безобидным оленям. С ивы капали прозрачные слезы. Пахло цветущими травами и хотелось жить, как никогда прежде.

– Есть смертные грехи, описанные богословами, а есть заповеди, данные Богом Моисею, – рассуждал батюшка. – Греховно чревоугодие, сладострастие, гнев, алчность, зависть, гордыня и лень, равная унынию и потере интереса к жизни. Заповеди же есть свод божественных законов: не убий, не укради, не прелюбодействуй, не завидуй и иные. Греховное состояние естества – то, с чем человек рождается; и ему приходится бороться с желаниями своего тела. Соблюдая заповеди, человек противостоит желаниям, когда ему кажется, что у соседа лучше, красивее, здоровее.

– Не кажется ли вам, что Бог заповедями ограничил человека в помыслах, а уже сам человек ограничил себя в поступках? Тем самым людям все время приходится искать пути для исполнения своих желаний. И они в любой момент могут переступить некую черту, за которой нет надежды на то, что святой Петр для них откроет Райские врата? Быть может, и мы с вами ее переступим?

– Я человек не менее чем вы, мой друг, – священник сорвал травинку и стал отгонять ею назойливых комаров и мошек. – Как видите, меня тоже кусают.

– Следует ли мне рассматривать ваши слова как признание в неких грехах? – Петр Алексеевич нащупал интересующую его нить и не собирался ее отпускать.

– Извольте, рассматривайте, – в своей обычной манере улыбнулся отец Иоанн. – Да, я грешен и за грехи свои уже расплатился. И, знаете ли, мне порой кажется, что цена оказалась слишком высока. С другой стороны, мне дарована и высшая благодать, о какой только может помышлять человек.

– Что же вы получили в награду, понеся наказание?

– Не знаю теперь, являлось ли это наказанием или всего лишь испытанием, а возможно, это было и искушение.

– Рассказывайте же, – Петр Алексеевич торопился услышать историю.

– Я был помолвлен с Марьей и готовился принять сан, – начал свой рассказ Иван Андреевич. – Моя невеста была девушкой скромной, из небогатой семьи, но со всеми мыслимыми добродетелями и соответствующая моей будущей жизни. Я же младший в своей семье, у меня шесть старших братьев; и какого-либо наследства мне ожидать не приходилось, поэтому намеревался приучать себя к скромности и умеренности. Однако пока обстоятельства позволяли, я проводил время в праздности и наслаждениях. Братья брали меня с собой на гулянки. Они получали удовольствие от осознания, что совращают будущего священника. Мне же нравилось противостоять все новым и новым искушениям, которые для меня придумывались. Когда накал страстей достигал высшей точки, а фантазия превосходила все мыслимые пределы, я соглашался на соблазн. Да, я испытал многое. И это прельщало меня, но не могло заставить отказаться от выбранной стези. Иначе мне пришлось бы стать таким же, как все: обычным гулякой, прожигающим наследство или, в моем случае, деньги невесты. Конечно, эти похождения усердно скрывались мною и братьями от родителей и тем более от моей на тот момент уже супруги.