Игорь Ташин - Колыбель за дверью

Максим же, напротив, был, скорее, сродни «кабинетному червю». Жизнь он любил размеренную, неспешную, расписанную на обозримое время вперёд. Не любил экспромты, суету, шум. Не любил толпу. Только личность, как самостоятельная единица мира, интересовала Максима Андреевича. Будучи учителем, уроки свои вёл спокойно, вдумчиво, не повышая голоса, но, что любопытно, ученики при этом быстро затихали, слушали – не дыша и старались соответствовать своему педагогу. А всё оттого, что в каждом ученике Картузов видел, прежде всего, Человека, искренне ему интересного, а уже потом – учащегося средней школы.

Наташа раскрылась как презанятнейший собеседник. Всесторонне эрудированна, она тонко отличала истинное от ложного, наносное от настоящего. Умело вела диалог, колко задавая провокационные вопросы, вызывала собеседника на откровенность и переводила разговор в русло, по которому хотела плыть. Журналист от бога, что тут скажешь. Неплохо ориентировалась в живописи, кинематографе, театральном искусстве. Обладала безупречным вкусом во всём, по утверждению самого Максима.

Картузов не больно жаловал кино. Фильмы предпочитал лишь «серьёзные», заставляющие «попотеть мозгом». Любил Тарковского, Рене, Бунюэля, Годара и, конечно же, Ингмара Бергмана… Наташа смотрела и кино не для всех, и хорошие мелодрамы, и «задумчивую» фантастику. Она убедила Картузова посмотреть «Бегущий по лезвию» Ридли Скотта. Максим добросовестно начал смотреть фильм на видеодвойке, стоящей в прокате, ожидая два часа маяты у экрана. Своего видео у него не было – дорого. Неожиданно для самого, фильм увлек, и он получил большое удовольствие от просмотра. Когда Наташа в следующий раз пришла в прокат, Максим заговорил о «Бегущем» и они полтора часа обсуждали героев и идею картины, а Наташа лукаво улыбалась – ей нравилось открывать для людей незнакомые ранее грани проявлений жизни. В чём сходились во мнениях, так это в неприятии пустого киномусора, ничего не несущего кроме визуальных эффектов и нервной щекотки.

Так замечательно пролетело лето. Больше всего Картузов стал ненавидеть выходные – ведь это была целая неделя без Наташи. Считал дни, а с субботы – часы, до их встречи в прокате.

Пригласить Наташу к себе домой на чай ему казалось немыслимым. Как можно показывать этой девушке свою нищету и убогость быта? Так думал Картузов, а Наташа даже не заикалась о встрече вне стен проката.

Однажды Максим робко намекнул, что пойдёт на выходных гулять в парк,.. Наташа прервала его, положив свою ладошку ему на руку:

– Максим, я была бы рада, правда, очень даже, гулять с тобой по городу, в кафе сидеть, общаться каждый день. Ты умеешь быть всегда интересным, даже думаю, когда молча будешь читать книгу. Но пойми, я должна быть очень осторожна, да? Если меня случайно увидят в прокате, это просто – зашла фильм взять, что такого? Когда иду – останавливаюсь не раз, слежку ищу. А если меня увидят с тобой на прогулке – объяснить нельзя, тем более, что тебя не забыл тот бандит, помнишь его? Нам не нужно рисковать сейчас, так? Только пойми правильно меня, мне тоже больно, что я такой плохой друг и не могу видеть тебя, когда хочу. Не обижайся, Максим, ладно? Мне больно если ты обидишься. Я тебя прекрасно понимаю, правда, но я очень опасная девушка. Ты так понял меня, да?

– Да, ты права, конечно, это я сплоховал, – с чувством лёгкого стыда за маломыслие отвечал Картузов и больше уж не возвращался к этой теме…

А что же происходило с раненым Владимиром? Наташа рассказала, что он долго лечился в больнице, лишился руки и сейчас уехал на лечение – восстановление в Швейцарию. Хотел вначале взять её с собой, что Наташе вовсе не улыбалось, но потом передумал – всё одно лежать в клинике круглосуточно, а она вроде и не у дел, только будет проживать деньги и тратить большие суммы в местных магазинах. Лечение само по себе не дёшево. Наташа осталась под присмотром до «величайшего решения» и о том, как дальше сложится её судьба, старалась не думать.

Ничто не вечно под луной, как сказал Шекспир в одиннадцатом сонете. И в сентябре, еженедельно дозируемое счастье Картузова неожиданно кончилось. Не пришла Наташа. Ни в первую его рабочую неделю сентября, ни в следующую.

Он не ведал, какие события скрывают её. День за днём проходил лишь в чаянии одного: «Здравствуй, Максим! Ты меня ждал, да? Я тоже ждала, когда смогу тебя увидеть. Чаем угостишь?» Но дни тянулись серой чередой, а Наташи всё не было. Максим уже не сомневался, с ней случилась беда и неспособность помочь или хотя бы узнать, что с ней, загоняла в тупик.

Вот тогда-то, после сдачи смены своей второй «недели одиночества», он и запил, понимая слабость и бессмысленность своего поступка, но устав от постоянной боли неведения.

Пьяный туман, словно наркоз, тормозил мозг и мысли. Не было в мире ничего, кроме очередной бутылки водки и желания вылечить похмелье. Даже Наташа отступила на второй план и грустно взирала из уголка затуманенного сознания, на то как умный и добрый человек перерождается в растение. В пятницу Картузов почти не пил, в субботу держался, но протрезвев и получив к похмелью в голову все свои ранние сомнения – опасения, в воскресенье продолжил.

А в понедельник он вышел на работу, под одобрительный вердикт Розы Семёновны.

Услышав от Акима о визите Наташи в прокат, Максим бурно прореагировал, чем выдал себя с головой. Аким, конечно же, человек тактичный и в чужую жизнь не полезет, но всё одно оставался неприятный осадок, словно он выдал самую сокровенную свою тайну жизни и оказался предателем. А теперь ещё, хочешь – не хочешь, но придётся объясниться с напарником, поскольку их отношения с Акимом предполагали полное доверие.

Но всё это ерунда полнейшая. Новость о возвращении Наташи, в один миг освободила Максима от непосильной ноши, которая лежала на нём последний месяц. Он словно обрёл сломанные невзгодами крылья, и внутри зазвучала звонкая нота счастья: «Она жива! Жива и невредима! Я увижу её! Жить можно – большего не прошу!», – примерно так пел жаворонок в душе Картузова. Он невпопад отвечал Акиму, конец беседы оказался скомкан, но Аким поймёт. «Я потом всё ему расскажу. Главное – Наташа в порядке. Это главное», – думал счастливый Картузов.

Когда Аким ушёл, Максим стал вспоминать всю историю своих отношений с Наташей, знакомство, нокаут у сквера, испуганную и затравленную девушку в первые минуты, когда он вёл её под руку по улице, а позже поил чаем и отвлекал беседой… Каждое её посещение, каждую встречу и каждое слово, сказанное друг другу, всплывало в памяти и несло тепло. И её поцелуй – тот, единственный, в самый первый день, когда Наташа решила перейти с ним на «ты»… И её трагичная исповедь, которую он разделил и нёс всё это время, тяготясь невозможностью изменить хоть ничтожную малость…