Яна Демидович - Двуликие. Ведьмино пламя

Барон ещё постоял в одиночестве, опустив руки. Но вскоре ушёл и он.

Лишь незримая Дайана продолжала неподвижно стоять в темноте. Давно обронённая, погасшая свеча валялась где-то у ног, а по кулаку, что из последних сил сдерживал так и рвущийся из горла крик, алыми змейками бежала кровь.

– Пожалуйста, открой! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!..

Дверь вздрогнула, словно от испуга; лязгнул отпираемый засов. В проёме появилась растрёпанная Хэтти, и Дайана, всхлипнув от облегчения, ввалилась в комнату.

– Госпожа, что…

Не говоря ни слова, Дайана крепко-накрепко заперла за собой дверь. Закончив, она обессиленно сползла на пол и съёжилась в дрожащий комок. Хэтти бросилась к ней, встала рядом на колени.

У её госпожи стучали зубы.

– Что случилось?..

Дайана с усилием сглотнула и, не выдержав больше, начала говорить. Речь полилась бешеным, торопливым потоком. Слушая её, Хэтти всё сильнее закусывала губу.

– Но хоть ты, ты настоящая?! – цепляясь за служанку, спрашивала Дайана, с мольбой заглядывая ей в лицо.

Хэтти не отвечала. Только смотрела на неё глазами больной собаки, да порывалась погладить по волосам – но всё отдёргивала руку.

– Не плачьте. Ридделлы не должны плакать, – пытаясь ободряюще улыбнуться, наконец, сказала она.

« Каждый раз новое поколение Ридделлов становится сильнее », – вспомнила Дайана и, зарычав, размазала слёзы по лицу. Взгляд её метнулся по крохотной, тесной комнатке, что освещалась тусклым огоньком одинокой свечи. Дайана никогда не бывала здесь прежде. Стены здесь были почти полностью задрапированы тканью с искусной вышивкой. Оказывается, у Хэтти был свой дар…

…И своё наваждение.

Дайана резко поднялась, шагнула к ближайшей стене. Взгляд её вонзился в фигуру, вышитую чёрной и фиолетовой нитью.

« Я помню крылья. Я помню пламя ».

– Ты знала. Да? – удивительно спокойно сорвалось с губ.

Хэтти не ответила. Дайана обернулась, чтобы увидеть, как по лицу её служанки катятся крупные, с горошину, слёзы.

– Я не могу вам ничего сказать. Не могу!

Дайана кивнула, вдруг почувствовав себя очень старой и усталой.

– Гейс, – только и произнесла она. Окинула взглядом стены, подмечая крылатые фигуры и пламя на каждом клочке ткани.

– Он убьёт меня, если скажу… – проглотив слёзы, выдохнула Хэтти. Седые патлы её прилипли к мокрому лицу.

Дайане захотелось закричать. Но она лишь до боли зажмурила глаза, стиснула кулак, покрытый засохшей кровью.

– Я переночую у тебя. Можно? – помедлив, несмело спросила Дайана у Хэтти.

Крохотный кивок.

…Дайана лежала спиной к тихо посапывающей служанке и всю ночь смотрела в темноту.

***

На следующий день, ближе к полудню, барон Ридделл позвал Дайану с ним отобедать.

Хотелось отказаться. Притвориться больной. Сделать всё, что угодно, лишь бы не ходить туда, не говорить, не видеть…

Но пальцы Хэтти уже расчёсывали спутанные волосы, вплетали в них серебряные и синие атласные ленты, закрепляли косы-петли вокруг ушей. Дайана стояла как истукан, позволяя себя одевать и прихорашивать – очень прямо, с белыми губами, стянутыми в ниточку, – и чувствовала себя рыцарем, что вот-вот отправится на войну.

Да только в отличие от настоящего рыцаря она совершенно не знала, что делать.

Барон уже сидел за столом. Заметив вошедшую в зал дочь, он мазнул по ней привычно-быстрым взглядом и молча указал на место рядом с собой. Дайана подошла. Чинно села. За плечом в мгновение ока вырос слуга, поднёс воду для омовения рук – и Дайана чуть не шарахнулась от него, словно от прокажённого. Внутренности будто скрутил железный кулак. Но сила воли взяла своё: на каменном лице Дайаны не отразилось ни намёка на страх или отвращение. Она спокойно омыла руки и заглянула в блёклые, как у снулой рыбы, глаза слуги. Они, как и всегда, ничего не выражали.

« Это иллюзия. Морок. Только и всего ».

Дайана взяла кусок пшеничного хлеба. Безотчётно разломала его, проглотила пару кусочков и больше есть не стала. Пальцы мяли крошки, скатывали маленькие, с ноготь величиной, комки. Выдавали всё нарастающее беспокойство.

– Я скоро уеду, – без всяких прелюдий произнёс Джеймс Ридделл.

Дайана коротко кивнула. Раздавила хлебный комочек, как вошь. Сутки назад эта новость заняла бы все её мысли, болезненно отдалась бы в сердце. Но в этот раз…

– Но в этот раз я возьму тебя с собой, – договорил отец.

Теперь сохранить бесстрастность не удалось. Дайана повернулась к барону всем лицом. Увидела устремлённый на неё, выжидающий взгляд. Поймала своё крохотное отражение в серых, как пепел, глазах и выпалила вопрос:

– Куда? Зачем?

Барон моргнул. Отвернулся, взял в ладонь серебряный кубок.

– А вот это тебе знать пока не обязательно.

Хотелось задать ещё тысячу вопросов. Прокричать, до эха проорать их прямо в это безмятежное, словно запертое на сотню замков, лицо. Выбить из руки треклятый кубок, который украл у неё его внимание, содрать со стола скатерть, опрокинуть скамью…

Но Дайана лишь уткнулась взглядом в тарелку. Замолчала. И продолжила сидеть. Она была тиха, почти незаметна. Холодна. И старательно делала то, чего от неё ожидали.

***

Дайана смотрела на своё отражение. Отражение нагло, в упор, глядело в ответ: опалово-голубые глаза; синее, как грозовое небо, платье; богато украшенный пояс, кисти которого болтаются у бедра…

« Каждый раз Сила впервые проявляется в полную мощь после шестнадцатилетия ».

Рука сжалась, царапнула ногтями мягкую, податливую ладонь.

« Это произойдёт с ней. Уже очень скоро ».

Дайана зажмурилась, и девушка в зеркале, теперь невидимая, тоже сомкнула веки.

«Книга Джеймса». Лерой и его крылатая, неведомая жуть. Колдовские печати и колдовское пламя. И пленник. Этот несчастный пленник, наказанный неведомо как и неведомо за что – всё это казалось каким-то нереальным, неправильным. Кошмаром, от которого она никак не может проснуться.

Дайана открыла глаза, прошлась по комнате так, что взвился длинный подол. В поле зрения мелькнул потёртый томик с историей Моргейны, и губы дёрнулись, словно в рот попала какая-то гадость. Перед глазами вихрем промчались все фантазии, все эти глупые, придуманные россказни и мечты о геройствах отца, о его трудной, каждодневной борьбе… Все эти приключения, что происходили только в её голове, потерявшей рассудок от беспросветного одиночества и скуки… Жизни взаперти…

Скрежетнув зубами, Дайана вырвала скрепляющие косы заколки, выдернула ленты, разворошила пальцами волосы. Моргейна, Моргейна… Это ведь тебе он служит? Или кому-то другому?

У девушки в зеркале прыгали губы. По лицу, точно рябь по воде, то и дело проходила дрожь. Дайана отвернулась, обхватила себя руками.