Ева Женев - И пусть весь мир под дождем

– Что Вы хотели?

Надеялась, что прозвучит вежливо. Получилось так себе.

Гость поднес к губам полосатую кружку и отпил кофе.

Губы у него четко прорисованы. Тоже обветрены слегка, на верхней даже небольшие трещинки, с запекшимися полосками крови внутри. Но контур ровный.

Гость сделал длинный медленный глоток.

Кофе проходит по горлу, шея напрягается, становится виден кадык. Адамово яблоко.

В художке рассказывали, что название произошло из библейской легенды. Ева угостила Адама яблоком, и оно застрял у него прямо в горле. Адам подавился яблоком с древа познания.

– Тебя зовут – Силвиа? – спросил он, когда адамово яблоко снова утонуло, исчезло. Когда он благополучно проглотил кофе.

– Сильвия, – поправила она.

Подбородок разрезают две продольные черты, точно такие же, как на лбу, между бровями. Видно даже через щетину. Они как будто отразились на подбородок со лба. Отражение лба на подбородке.

– Желтая картина. Там, в кафе, в центре, за углом, на углу, в углу… Это… твой рисунок?

Ее картины были выставлены в нескольких галереях. Но он говорил про ту, что висела в кофейне, на углу 3-ей Северной и 7-й Западной.

Сильвия написала ее пару лет назад, для Томаса, хозяина заведения.

Томас был частым посетителем одной из галерей, где Сильвия регулярно выставлялась.

Каждый раз, когда он не обнаруживал там какую-то из ее картин, по случаю продажи, Томас сокрушался и воспринимал уход картины как личную трагедию.

Он подолгу стоял, уставившись на пустое место на стене, где привык видеть проданную уже картину, печально мотал кудрявой седой головой из стороны в сторону и что-то бормотал себе под нос. Как ребенок, который вернулся домой после прогулки и не обнаружил на месте любимую игрушку, – родители отдали соседскому ребенку, мол, ему нужнее.

Галеристы рассказывали, что Томас каждый раз выбирал картину Сильвии, откладывал деньги на покупку, но скромных доходов от кофейни не хватало даже на авансовый платеж, который позволил бы ее зарезервировать.

Узнав о таком интересе Томаса к ее работам, Сильвия заглянула к нему в кофейню. Галеристы дали адрес и посоветовали заказать двойной эспрессо, обязательно с кардамоном.

Кофейня у Томаса была крошечная. Угловое, треугольное помещение с барной стойкой и четырьмя высокими столами. Но запах.

Так пахнет настоящий кофе. Правильной обжарки, правильного приготовления. Без примеси металла и пластика кофемашины. Томас варил кофе сам, в толстостенных джезвах. Медные джезвы разных мастей, от наперстка до среднего ковшика, стояли на полках, висели за его спиной. Они полностью закрывали стену.

Томас выбирал из множества нужную, руководствуясь только ему известными принципами.

К кофе он подавал еще что-нибудь – соленый миндаль, бруснику в сахарной глазури, кофейные зерна в шоколаде.

Томас выдвигал один из ящичков антикварного деревянного комода, стоявшего позади него, у той же стены с джезвами. Запускал в ящичек латунный черпак-лопатку, извлекал на свет угощение. Каждый раз с искренним удивлением рассматривал содержимое черпака, как будто никогда заранее не знал, что там будет.

Кстати, в тот первый раз, вместе с двойным эспрессо Сильвия получила «морские камушки» – полупрозрачные драже, напоминающие цветную гальку с морского берега. Обманчиво твердые с виду, на самом деле – мягкие, тающие в глотке горячего кофе.

Денег за сладости Томас не брал. Комплимент.

Эспрессо у него, кстати, оказался лучшим в городе. По крайней мере, из тех что она пробовала.

Наметанный глаз Сильвии сразу упал на то самое место, которое Томас определил под картину.

Пустое пятно между высокими, в пол, окнами. Напротив барной стойки. Просматривалось со всех сторон. Картина на этом месте будет видна как посетителям, так и самому Томасу.

Хороший выбор. И свет падает как надо.

Даже когда приступила к этой картине, когда делала первые мазки, не знала, что там получится, что нарисуется. Так бывало с ней часто, но не всегда.

Как будто картина сама себя пишет, а ты – лишь инструмент, проводник света, отраженного цветом на холсте.

В таких случаях, главное – не сопротивляться. Отключить голову и следовать за сердцем.

В художке учили, что кисть руки, пальцы и ладони – это часть сердца, вынесенная у человека наружу. Рука с кистью может перенести на холст то, что идет из глубины.

Нужно лишь не мешать.

Тогда и получилась та самая «желтая картина», которую она подарила Томасу. Он плакал, обнимал Сильвию, обнимал картину, бормотал что-то, тряся кудрявой седой головой. Притащил стремянку, тут же забил в то самое пустое пятно на стене огромный кованый гвоздь, на таких же висели у него джезвы, и повесил картину.

Торопливо слез со стремянки, чуть не грохнулся, удержали, и отбежал к барной стойке – смотреть на результат.

Вдруг замер, застыл, как будто что-то увидел там, внутри картины, и снова заплакал. Сильвия сначала испугалась за него, но потом увидела, что это слезы радости. Значит, все хорошо.

– Желтая картина – твой рисунок?

Сильвия вернулась мыслями в мастерскую, к странному парню с красно-белой кружкой в руке.

– Кто дал вам этот адрес? – спросила она.

Сначала разберемся, что ты за птица, а потом уже будешь задавать свои вопросы.

– Хозяин того заведения. Где картина.

– Томас?

– Наверно, да. Наверно, Томас. Он дал.

Если адрес дал Томас, значит, у ее гостя должна быть и записка от него. Томас не мог направить к ней человека просто так, без объяснений. Тем более такого… необычного, одетого с ног до головы в мусорные мешки.

Гость непонимающе смотрел на ее протянутую руку. Потом встрепенулся и стал шарить по одежде, на которой не было карманов, откуда они там возьмутся.

Сильвия наблюдала за его бессмысленными потугами, медленно отпивала кофе из своей кружки. Что же с тобой делать, приятель?

– Как я не подумал, – незнакомец прекратил поиски и, кажется, пытался оправдаться. – Вломился. Напугал, наверно, да?

Сильвия коротко кивнула. Да, вломился. Да, напугал немного. По большей части своим видом. Продолжай.

И он продолжил.

Стал снимать штаны-мешки. Прямо перед Сильвией, действительно, что уж мелочиться.

Под мешковиной оказались джинсы. В джинсах карманы. В карманах нашлась и записка от Томаса. Расчехлившийся гость тут же протянул ее Сильвии, и стал зачехляться обратно.

Сильвия с искренним удивлением наблюдала за его манипуляциями, потом не выдержала, спросила:

– К чему эта маскировка?

Гость пожал плечами, потом ответил:

– По привычке. Прячусь.

– В бегах?

– Вроде того.

В центре шеи снова вынырнуло адамово яблоко. Кожа лица подозрительно меняла цвет. Неужели покраснеет?