Ева Женев - И пусть весь мир под дождем

– Короч, ты – нереально крутой художник, поэтому… – сказал ей тогда До.

– Да, меня хорошо покупают.

– А вот это вообще не показатель.

– Еще какой показатель. Единственный в мире рыночной экономики.

– Нет. Всего лишь странное совпадение.

– С чего ты взял?

– Ценители искусства, те что покупают картины в галереях, обычно вообще не разбираются в настоящем. Только в дерьме.

Слово «дерьмо» он произносил с сильным акцентом, как и ее имя, не смягчая согласных.

– Ну спасибо на добром слове.

– Я сейчас не про тебя. Не про твои рисунки. Точнее, картины. Или полотна? Как вы их там называете, чтобы правильно?

– Не важно, продолжай.

– Понимаешь, в большинстве этих… как их… да, художников… нет ничего особенного. Там, внутри, – он постучал себя в грудь, – Им нечем поделиться. Нечего предложить миру, кроме собственного дерьма, которым они заполнены по самые уши. Но они все равно хотят делиться.

– Пусть делятся. Тебе-то что?

– Дерьмо – это же давно шаблон в искусстве. Все тащат в искусство свое дерьмо, и оно уже воняет – хуже некуда. Неужели не замечаешь?

– Вот даже если и замечаю, то что?

– Хочешь честно? Ты могла и не тратить столько лет своей жизни… пять, правильно?.. на художественную академию. Могла не тратить деньги своих… родителей, спонсоров или кого там еще, на обучение там…

– Ты вернулся намекнуть, что мне не стоило быть этим-как-его-художником и пополнять искусство своим дерьмом?

– Не перебивай, ладно?

Он походил, нервно дергая полу своей забрызганной футболки.

– Так вот, – он снова собрался с мыслями и продолжил, – То, как ты рисуешь, извини, пишешь – правильно, да? То, что ты пишешь, то, как ты это делаешь – в художественных галереях… академиях… не учат. Этому вообще не научиться, так мне кажется.

– Ну ты загнул, конечно.

– Можешь помолчать хоть немного? Дослушать?

Сильвия собиралась возмутиться, но потом сдержалась и кивнула. Мол, продолжай, я вся – внимание. Может, он буйный, кто знает – подумала она тогда.

– У тебя есть талант. Видеть мир по-своему и переводить это видение в рисунки. Уникально. Но ты этот дар неправильно используешь.

– Здравствуйте, приехали. А ты, получается, посланник, обязанный явиться мне и сообщить об этом. Так что ли?

До приложил указательный палец к губам, призывая замолкнуть.

– Талант просвечивает сквозь твою кожу, – он обошел Сильвию сзади, взял ее руку в свою и повернул ладонью вверх.

Сильвия почему-то не могла сопротивляться. Или не хотела?

Он поводил по воздуху ее рукой, и поймал ей в ладонь солнечного зайчика, скакнувшего неизвестно откуда. Закрыл ладонь пальцами. Солнечный зайчик остался там, внутри. Хотя по законам физики Твердого мира должен был остаться снаружи, на пальцах.

– Видишь? – шепнул До, наклонившись к ее уху.

– Видишь, – добавил он утвердительно.

Тогда Сильвия еще не знала, чем занимается До. Это выяснилось только в их следующую встречу.

Глава 2. Кто он такой

Он ввалился в мастерскую через неделю, поздно вечером.

Обычно к этому времени Сильвия уже заканчивала работу, освещение не то, но в тот раз заработалась.

Когда работала, исчезала из Твердого мира. Переставала для него существовать. А мир переставал существовать для нее. Уходила в процесс с головой. С руками, ногами и прочим телесным скарбом. Собственно, ее и не было в мастерской, она была внутри того, что рисовала.

Вынырнула из работы во внешний мир, а там почти ночь. В углу мастерской, на заляпанном краской табурете сидит он.

Опять в своем балахоне из мешка.

Как она не заметила его вторжения? Должна была хотя бы почувствовать. По звукам, или хотя бы по запаху. От него исходил резкий запах. Краски?

Масло или акварель так не пахнут.

Так пахнет только BELTON MOLOTOW.

И как она сразу не догадалась тогда?

– Знаешь, почему ты рисуешь? – начал он с места в карьер. Сразу как увидел, что она вернулась во внешний мир.

Сильвия не удивилась вопросу, свыклась с его манерой общения еще в прошлый раз.

– Потому что умею. Лучшее занятие из всех, что я пробовала.

– Неправильно. Ты рисуешь, потому что твои рисунки – это и есть ты. Ты – это то, что ты рисуешь.

– Красивая теория. Что дальше?

– То, что твои рисунки, они – живые. Реально живые. В них можно заглянуть. Даже, наверно, войти. Но рисуешь ты их по мертвому.

– Я не должна сейчас обижаться, да?

– Не должна, – подтвердил он. – Писать маслом по холсту – это неправильно для тебя.

– Серьезно? А ничего, что я этим зарабатываю на жизнь? Вот этими самыми картинами – которые «маслом по холсту». Именно их покупают в галереях. По ним меня знают.

– Деньги и успех портят.

– Да что ты говоришь?! Деньги дают свободу творчеству. Успех – он окрыляет.

– Чушь собачья. Тебя в художественной академии напичкали этим дерьмом?

– Ну конечно. Дерьмом. Твоя любимая тема, я так понимаю.

– Твоим работам тесно. Они не вмещаются в холсты, не видишь разве? Они просятся… – он подбирал слово, – наружу.

– Я выставляюсь. Много где.

Сильвия перечислила галереи. Он сплюнул, досадливо, прямо на цементный пол.

– Ты не понимаешь. Они просятся туда, – он показал на дверь.

Потом открыл ее настежь:

– На улицу.

До несколько раз открыл и закрыл входную дверь, похлопал ей по ветру, устроив в мастерской сквозняк.

Несколько загрунтованных холстов, стоявших недалеко от входа на полу, попадали один за другим, как костяшки домино.

До закрыл дверь и подошел вплотную к Сильвии. Она интуитивно сделала шаг назад. Дальше отступать было некуда: Сильвия уперлась задом в стол с инструментами и красками.

– Идиота кусок на мою голову.

До кивнул. Потом медленно, глядя ей прямо в глаза своими черными сверлами, скрестил руки на подоле своего мешка-балахона и дернул его вверх. Так обычно делают, когда хотят снять свитер через голову.

Сильвия напряглась. Потом отвернулась.

Очередной стриптиз.

С чем на этот раз?

До стянул мешок и бросил его на пол. Стоял, не шевелясь. Молчал. Ждал чего-то.

Сильвия не выдержала, осторожно посмотрела в его сторону.

Что?

Сильвия резко развернулась к нему.

До стоял голый по пояс. Торс был забит татуировками.

Пять набитых рисунков.

Два на груди. Один на уровне солнечного сплетения. Под ним и до талии – еще два.

Все до одного рисунка были ей знакомы. Знакомы всему Твердому миру. То, с чем в Твердом мире, в первую очередь ассоциируется их мегаполис.

Их Город узнают по этим рисункам. Они – портрет Города. Каждый знает их.

– Это твои работы? – выдохнула она.

– Да. И они дерьмовые, если хочешь знать мое мнение.

– Подожди, подожди, я не про татуировки сейчас. Эти работы, с которых сделаны татуировки, они были на стенах. Стрит-арт. Муралы, так?