Камми Кацейка - Бесиарий

Поздно вечером взялась, наконец, вытереть пыль и помыть пол. Мне даже удалось закончить, когда в дверь позвонили. Это Аска хотела познакомить меня со своей младшей сестрой, которая теперь будет жить с ней. Как раз поступила, когда предыдущая соседка закончила универ и уехала на родину отбывать распределение. Сёстры оказались непохожими друг на друга: у Аски были русые волосы, которые она собирала заколкой, она любила юбки, разноцветные колготы и училась на истфаке, а Мисато выглядела брутальным рокером: чёрные футболки и джинсы, чёрно-белые кеды (и я заметила распакованные из чемодана берцы), длинные чёрные волосы, а поступила она в иняз, хотя похожа была на парней из БГУИРа, что в соседнем от нашего факультета квартале. При этом сёстры обе любили рок, книги, яой и понимали мои шутки. И обе, в отличие от меня, были совами. Мы проболтали до ночи.

Я плюхнулась за первую парту рядом с Доминикой.

– Ну, здравствуй!

– И ты здравствуй!

– Как ваш кондоминимум? [1] Нет, Доминика не имела в виду сообщество нехороших людей, она знала, что у меня замечательные соседи.

– Стоит. А как ваши собрания общества анонимных католиков?

Доминика одновременно гневно засопела и насмешливо фыркнула. Получилось смешно.

– Идут.

Это имя привязалось к ней во втором семестре прошлого года, когда она стала ходить на катехезу, и его же она взяла при конфирмации. Ей всегда хотелось перейти в католичество, и она, наконец, отправилась в костёл, что удобно стоял напротив её дома, где первым делом спросили: «А мама знает?» – видимо, не сочтя её достаточно взрослой. Она заверила, что знает, и стала ходить на занятия, мессы и молодёжные мероприятия. Там познакомилась с парнем, с которым они вроде как официально не встречались – он вообще готовился в священники, – но флиртовали и вообще были soul mates, оба вредные и эрудированные, оба пели в хоре. Я прозвала его Филипп Легалитэ, [2] По паспорту его таки звали Филиппом, а Légalité или l’Egalité – на усмотрение. потому что он учился на юрфаке, любил историю, латынь, древнегреческий и иврит и всё это понемногу учил.

Сама Доминика тоже хотела быть монахиней, даже написала повесть, где героиня таки ею стала, и рассказала, что есть такой институт, когда супруги состоят одновременно в браке и в монашеских орденах, и это был бы вообще идеальный вариант для неё с Филиппом. Ещё её интересуют история, особенно средневековая, и психология. А международные отношения не интересуют – на них её запихнул папа, преподаватель философии (в том числе и на факультете), общество которого грозит нам на старших курсах. Доминика поведала, что он о себе говорит как о «душелюбе и людоведе». Блата в этой связи у неё нет – она просто всё учит. В каждую сессию умудряется прочитывать материал по два раза. Я бы тоже хотела, потому что половину не запоминаю, особенно любимую, но такую повторяющуюся историю с бесконечными войнами и правителями, но не успеваю, и как она это делает – загадка. При этом она не заучка, просто, по её словам, обладает очень сильным чувством самосохранения. Я же, вроде бы не отвлекаясь, всё равно половину материала прочитываю за последний день (и ночь).

Байки из костёла были занимательны, но из меня постоянно лезли ехидные комментарии. Когда нам нужно было зайти к методисту взять информацию к экзамену, я заметила, что «кто работает методистом на полставки, а кто католиком на общественных началах». Ещё меня смешили беларускамоўныя термины, особенно «баранак Божы», который ассоциировался у меня не с бараном, то бишь агнцем, а с «сушкой Божией» или со словом «бараніць». За сушку Доминика с угрожающей улыбкой косилась на меня (ей очень шло), грозно сопела и ласково спрашивала: «А в глаз не хочешь?» Я отказывалась. Моя любовь ко всякой дьявольщине тоже вызывала лёгкое недовольство подруги. Да, соглашалась я, знаю, каждое ваше слово может быть использовано против вас на Страшном суде. Но по-настоящему поругались мы всего один раз: она хотела побыстрее сдать работу по английскому и смотаться с пары, чтобы успеть на костёльное собрание, а мне его оставалось делать ещё несколько минут, и, достанная поторапливаниями, я послала её в жопу, на что получила предложение самой туда идти. Весь вечер я переживала, потому что можно же было мирно ответить, а назавтра мы первым делом помирились.

Ещё она в душе была собакой, отсюда Domini canis → Доминика (есть же божья коровка, почему бы не быть божьей собачке, говорила она). Это была помесь кавказской овчарки и зенненхунда, но я из вредности зачастую называла её болонкой или чихуахуа, на что она рычала. Про то, как она превратилась в собаку, Доминика тоже написала ёвр (oeuvre). Своим собачьим девизом она объявила «Je suis donc je suis» [3] Я существую, следовательно, я следую. (обыгрывая être и suivre и имея в виду Господа и немного Филиппа).

Я пыталась общаться со всеми в группе, но почему-то нормально поболтать удавалось всего по разу – или по дороге на физкультуру либо с неё, или во время прогулки по парку на самой физре. Все были люди интересные, доброжелательные, и нам было о чём поговорить. Но традицией это не стало даже после того, как Вова пригласил кучу народу на свою днюху, и мы вечер и ночь отрывались – я и не думала, что мне понравится тусить с кучей народу, да ещё ночью, когда спать хочется, а было чудесно.

В группе – точнее, в двух, всего человек 50, но мы больше чувствовали разделение по языкам, потому что все лекции сидели вместе, а делились только на семинары, и то не всегда, – мы почему-то стали дружить внешне похожими парами и тройками. Мы с Доминикой были полтора метра ростом, с вылеченными врождёнными болезнями в анамнезе, не толстые, но и не стройные. Вероника, ещё ниже меня, но вдвое худее, дружила с такой же худой (хоть и повыше) Аллой. Дружили и изучали португальский две самые высокие девочки в группе. Везде ходили вместе две классные черноволосые девчонки со среднеазиатскими фамилиями, две типичные русоволосые беларуски абсолютно одинакового роста и два футбольных фаната из нашей французской группы.

На перемене я по какому-то поводу, не задумываясь, сказала, что нужно будет «что-то придумбомать».

– Ты тоже читала книгу про Калинку? – спросила Доминика. И мы заржали. Надо же, кто-то эту книгу ещё знает…

Она потом вспомнила, что первой фразой, которую она от меня услышала, было тоскливое: «Что, опять?!» – на известие о том, что мы будем проходить Попову-Казакову. «Vous la connaissez par coeur?» – сочувственно спросил француз. – «Pas par coeur, mais quand même», – ответила я, и Доминика поняла, что язык я знаю и со мной надо познакомиться.

Оказалось, что в разные годы в разных школах разных городов у нас вела одна и та же француженка. Страшная и умнейшая женщина ещё ниже нас ростом и вдвое шире, которая орала на учеников, рвала неряшливо исписанные тетрадки, давала сложные тексты и однажды выгнала всех нас с урока, потому что никто не откликнулся на её брошенный в пространство призыв вытереть доску. Сижу, повторяю глаголы, нервничаю, что не всё помню, и вдруг: