Роман Канушкин - Канал имени Москвы. Лабиринт

Но он это видел.

(Нет! Ты видел намного больше.)

«Вспоминай! Ведь ты видел что-то ещё. Намного более важное и…»

– Невозможное, – хрипло произнёс Фёдор.

Он уже приготовил себе лекарственный раствор. Заткнул плотной пробкой бутыль, стараясь не расплескать ценную воду, поставил её на место. От озноба его начало трясти, а локоть, куда был нанесён первый укус, не просто распух, под изгибом словно висела сумка, наполненная жидкостью. Яд этих тварей оказался сильнейшим аллергеном. Ему не хотелось думать, что творится с лицом, огромные тяжёлые и будто пустотные губы красноречиво говорили обо всём.

«Русло распалось на две еле заметные мерцающие реки. Но видел ты не только это».

(флюгер)

(сигнальный дым показывал направление ветра)

Фёдор поднёс ко рту лекарство. Ещё раз слабо огляделся по сторонам – интересно, через сколько он уснёт? Но медлить больше нельзя. Лодка неподвижно стояла на фарватере на безопасном расстоянии от берега и от ворот. И больше он никак позаботиться о себе сегодня не мог.

Фёдор залпом выпил смесь. Она оказалась неприятно землистой консистенции и очень горькой. Пришлось крепко сжать челюсти, чтобы его не стошнило.

Там, за воротами, начинался ветер. Это так. Именно это он и видел.

(Сигнальный дым на бакене. Флюгер.)

Не только как русло канала по непонятной причине распалось и уходило вдаль двумя потоками. Но и несколько ближе, где всегда, отмечая фарватер, покачивается на воде бакен. Тонкая тёмная струйка, склонённая к бакену, означала две вещи: что ветер достаточно свеж и что кто-то из пироговских недавно побывал здесь. И вот в тот короткий момент, пока лодка ещё двигалась, он успел увидеть в проходе между воротами второе русло. И второй бакен, которого там никогда не было.

Что ж, за время его долгого отсутствия многое могло поменяться.

– Кроме законов природы, – с трудом шевеля губами, сказал себе Фёдор.

Расстояние между двумя бакенами было совсем невелико, а ветер очень свеж – сигнальная полоска дыма поднималась над водой под острым углом. А вот струйка дыма над вторым бакеном тоже показывала направление ветра, очень свежего, только… была развёрнута в противоположную сторону.

Вот что именно он успел увидеть. И это было неправильно: два бакена покачивались на волне и выглядели при этом абсолютно одинаково, только… зеркально, словно один являлся отражением другого.

Озноб ещё раз затухающей волной прошёлся по всему телу. Фёдор неожиданно зевнул – лекарство начинало действовать.

Картина русла канала, расходящегося вдаль двумя мерцающими реками, была невероятно красивой, но странной, ненормальной. И всё же не исключала попыток рационального объяснения: необычность освещения или сильные потоки воздуха, появление нового подводного течения, на худой конец, что угодно, только… Это не просто неправильно. Полоски сигнальных дымов над бакенами зеркально, с пугающей симметрией склонённые друг к другу, были невозможны.

Фёдор начал проваливаться в сон. И эта неприятная мысль, словно нащупав щёлочку болезни, вновь прокралась в сознание: «Там, за воротами лежит что-то иное. Как кошмар у границ твоего сна. Древних границ, о которых лучше не знать. Что-то невозможное и совсем иное».

Ева тоже думала о заградительных воротах. Только лодка Петропавла прошла уже вторые из них по водоразделу, строители же канала дали им порядковый номер 114. Эти ворота разделяли два водохранилища: оставшееся за спиной Пяловское и то, что впереди, Клязьминское. Однако едва выйдя на широкую воду Клязьмы, Петропавел вынужден был свернуть в смежное с ним Пироговское море, потому что прямо по курсу обнаружился блуждающий водоворот.

Ева облюбовала себе место на носу, ей нравилось ощущение, когда лодка взлетала на волну, а потом падала вниз, и оказалось, что её совсем не укачивает. Петропавел накинул ей на плечи мягкий тёплый плед, и Ева с благодарностью посмотрела на него. У старика были очень живые и очень весёлые глаза и интонации голоса прямо как у Тихона, так что Ева сразу почувствовала к нему расположение.

(Не сразу. Только после того, как прилетел Мунир. А до этого…)

Он даже обращался к ней «милая», и в этом не было ничего наигранного, старик вовсе не собирался никого копировать.

Ещё до подхода ко вторым заградительным воротам, на отрезке канала между водохранилищами, путь им преградила плоскодонка, и человек в жёлтой повязке на голове потребовал уплатить ясак .

– Гиды не платят ясак, – ответствовал Петропавел. Он попросил Еву уступить ему место на носу и теперь сидел, свесив ноги за борт, и безмятежно грыз яблоко.

– Вы на территории Пироговского речного братства. – Человек в плоскодонке заговорил с нажимом.

– Мне это известно, – улыбнулся Петропавел. – Но нам не нужны услуги лоцмана.

Человек нахмурился, и нечто тёмное и странное мелькнуло в его глазах, словно он прислушивался к чему-то. Да только не к чему ему было прислушиваться, на плоскодонке он стоял один, в руках видавший виды дробовик.

– Вы на прицеле, – с угрозой заявил он и указал на берег. – Вон там. И там. – Он кивнул на противоположный берег.

– Это мне тоже известно, – со спокойной улыбкой возразил Петропавел. Как ни в чём не бывало, откусил яблоко, пожевал, проглотил. – Поэтому выбирай два моих ответа: у меня полная лодка вооружённых гидов. Мы постараемся, чтобы боли вы не почувствовали, но ещё до заката вы станете кормом для рыб. – Он с сожалением посмотрел на оставшийся в руках огрызок и бросил его в воду. И тут же доброжелательно добавил. – Второй ответ: нам не нужны услуги лоцмана. Но и неприятности нам не нужны. Мы идём с миром.

Человек в плоскодонке поморщился, только тень уже покинула его взгляд:

– Гиды… нам тоже не нужны неприятности. Вы ведь проходили здесь недавно?

– Совершенно верно, – миролюбиво заметил Петропавел. – А теперь возвращаемся.

– Скажи, а что с той, что живёт в Строгинской пойме? – Человек вдруг заговорил быстро, перейдя на гораздо более доверительный тон. – Слышал, её тень видели на Химкинском море.

– Я не хотел бы сейчас об этом говорить. – Улыбка тут же покинула лицо Петропавла. – Закат близок.

Человек в плоскодонке угрюмо передёрнул плечами, в его глазах заплясал тревожный огонёк.

– Не из суеверия, – пояснил Петропавел. – Просто к закату у них обостряется восприимчивость. Не стоит притягивать лихо. Нам только что пришлось отогнать её сестру в Пестово.

У того, как при тике, дёрнулась правая половинка лица, он невесело усмехнулся:

– Эта наша, домашняя, так сказать…

Петропавел кивнул со вздохом, но теперь его взгляд выражал скорее любопытство: