Владимир Атапин - Полынь. Семинарист

Моя семья, не многим отличалась от семьи этой старухи, те же чванливые бездельники, гордящиеся тем, что наши предки служили России еще при отце Ивана Грозного, а сами пожизненно протирают штаны в военных ведомствах и интендантствах, погруженные в интриги, взятки и откровенное воровство. Поэтому мне, как никому другому было очевидно, что старый мир изжил себя, и чем дольше он будет разлагаться и гнить, тем дольше человечество будет несчастным. За мою веру, мои чистые стремления сделать мир лучше, а людей счастливее от меня отреклись родные. Меня, отличника и блестящего курсанта кадетского училища, с позором исключили, перед строем с корнем вырвав погоны.

Но это было не страшно, ведь все мои жертвы были во имя высочайшей цели. Еще немного, каких-то двадцать лет, и прекратятся тысячелетия страданий от угнетения человека человеком. Если мне не придется пожертвовать жизнью во имя счастья человечества, я своими глазами увижу справедливое общество, где люди влачат не бессмысленное существование ради удовлетворения своих животных потребностей поесть, размножится и возвыситься над другими. Возможно, доживу до времени, когда каждый человек, будет жить ради других людей, ради общества, а это неизбежно принесет мир и процветание, как странам, выбравшим единственно верный марксистский путь развития, так и каждому гражданину таких стран. Не станет войн, поскольку война всегда является следствием корысти и желания обогатиться.

Стоит ли одна слезинка ребенка грядущей мировой гармонии? Вопрос бесхребетных гнилых амеб, называющих себя интеллигенцией. Амеб, которые страшатся действовать и брать на себя ответственность, даже видя очевидную несправедливость. Сколько детских слез пролито за сотни лет рабства и капитализма, а сколько пролито крови? Интеллигенция не хуже революционеров осознает, что, без радикального изменения существующего во всем мире строя, старый мир, олицетворением которого является стоящая передо мной бессильная и глупая старуха, никогда не отдаст ни крупицы своей власти и богатств. Поэтому была нужна революция, поэтому сейчас нужен красный террор.

Проклинали в те годы и меня лично и всю советскую власть страшными проклятиями, но что было мне, девятнадцатилетнему студенту, до этих проклятий, когда я отчетливо видел перед собой светлое будущее всего человечества.

Проклинавших было много, а запомнилась мне именно эта несчастная, уничтоженная расстрелом всех ее сыновей и внуков княгиня. На много лет я позабыл тот обыск в доме княгини и убийство трех ее сыновей и пяти внуков, младшему из которых не было еще и шестнадцати лет. Вспомнил про нее сначала мельком, когда от руки голодного беспризорника погиб мой старший сын, которому тоже не было еще и шестнадцати лет. Потом Партия осудила за троцкизм моего среднего сына, и мой мальчик сгинул в лагерях, также не дожив до своего шестнадцатилетия. Через несколько лет и младшенький сыночек погиб вместе с моей женой во время авианалета в первые дни войны, прямо в шестнадцатый день своего рождения.

И тогда я поверил в Бога, поверил, но не принял. Я виноват, накажи меня! Зачем ты убил мальчиков, которые пошли не в меня, росли кроткими, добрыми, и, как их мама, несли в себе свет и радость, они были именно такими, какими должны были скоро стать все люди в недалеком счастливом коммунистическом будущем.

Я любил свою семью, свою умную и кроткую супругу, своих сыночков, но никогда не был полностью погружен в семью, у меня были другие великие цели: сделать мир лучше, сделать его справедливым, а человечество процветающим. Наверное, эти цели и не дали мне тогда наложить на себя руки.

Через непродолжительное время после утраты всех близких сбылось первое проклятие княгини – осознание зла. Мне четко с подробностями стали вспоминаться все смерти, которые были на моей совести. Я понял бессмысленность всех страшных вещей, которые я и мои товарищи совершили. Пришло отчетливое понимание, что правы оказались именно те самые презираемые мной интеллигенты, чуждающиеся насилия и утверждающие, что счастья на крови не построишь. С осознанием пришла решимость искупить свою вину.

На войне я стал героем и легендой фронтовой разведки. Легко стать героем, если смерти не боишься. Все ранения были легкими и лишь добавляли мне славы. Именно во время войны мне стало ясно, что почти не старею. В сорок четыре года я выглядел максимум на двадцать пять. С момента проклятия прошло 25 лет, а внешне я изменился не более чем на 4 года.

Во время войны все было просто и понятно, фашисты – зло, которое нужно уничтожить, и я уничтожал. Благо опыт уничтожения людей у меня был огромный. С окончанием войны продолжил служить в армейской разведке, но вскоре возникла дилемма – служба в армейской разведке столь высококлассного специалиста, каким я стал, с одной стороны в десятки раз снижала потери личного состава нашей стороны, но во много раз увеличивала количество потерь со стороны наших противников, которые уже не были фашистами, и ими декларировались такие же человеколюбивые идеи как наши. Поэтому служба в армейской разведке хоть и была для меня понятной, но не совпадала с искуплением. С военной службы пришлось уволиться.

Никакой гражданской профессии у меня не было, поэтому я несколько лет работал разнорабочим на стройке, затем грузчиком, потом санитаром. А через несколько лет про меня вновь вспомнила Родина. Мне было предложено поступить на службу в ГРУ 3 3 Главное разведывательное управление внешней разведки министерства обороны СССР. . Служба во внешней разведке не претила моему намерению жить без насилия, поскольку в отличие от фильмов про Бонда, сотрудник внешней разведки, особенно, если он нелегал 4 4 Разведчик, который работает в иностранном государстве под видом гражданина этого государства или какой-либо третьей страны , не пускает под откос поезда, а живет размеренной жизнью в ритме обычного гражданина страны пребывания, собирая сведения и вербуя разведывательную сеть.

Во внешнюю разведку почти никогда не берут сотрудников, которые до этого работали в армейской разведке, поскольку их навыки мешают тихому вживанию в роль какого-нибудь бюргера, да и в спецслужбах других стран на таких людей ведутся досье. Но для меня сделали исключение, поскольку в ГРУ очень заинтересовались особенностью моего организма медленно стареть, в свои пятьдесят я выглядел и ощущал себя на двадцать шесть лет.

После согласия вернуться на службу мне пришлось в течение двух лет имитировать алкоголизм и полный распад личности, что нередко бывает у боевых офицеров, уволившихся в запас. Также я принимал препараты, которые внешне сильно старили. И через два года случился ожидаемый для всех, кто меня знал, финал – моя смерть.