Юля Лемеш - Хранитель времени

– Не будет. Будет что-то другое. Гораздо хуже.

– Вы про конец света?

– Причем тут досужие домыслы психически больных фанатиков, – тут я заметила, что на Грише кроме сандалий надеты черные ажурные носки, – Закономерное завершение процесса необдуманного поведения человечества. Процентов десять людей выживут. Но их будут преследовать страдания и болезни.

Это были не носки. Это были бабские следочки. Почти кружевные. Я не хотела на них смотреть, но не получалось. Потому что Гриша постоянно заглядывал мне в глаза, словно пытаясь зацепиться за мою реакцию и вывязать общение под рисунок своих следочков. Взгляд как крючок, поймает – не вырвешься.

– Но в ближайшее время нам угрожает навязывание чуждых идей потребительства. Нас вынудят покупать больше, уничтожая собственную экономику. Совместно с этой напастью произойдет обесценивание доброты и сострадания. Потому как на вершине пирамиды желаний будет водружено чуждое нам знамя.

По-честному, пока он говорил, мне страстно захотелось что-то купить. Лучше бы платье. Или новые туфли. А еще так хочется новую жилетку, я ее однажды на девушке видела. И шляпку тоже хочется. Такую – почти мужскую.

– …останутся хозяева и рабы. И после этого мир погрузится во тьму.

– Вы про атомный взрыв? – не зная, что говорить, предположила я.

– Кто знает. Я могу только чувствовать приближение судного дня, – Гриша поднял голову, вгляделся в окна Любы и, хотя ее не было видно, помахал рукой.

Такая вот супер-вежливость.

– Вы слишком добрый и впечатлительный, – совершенно искренне сказала я.

– Ну что вы, если случится беда, на меня можно положиться.

Причем тут это? Ну, никакой логики. Когда беда полагаются на бойцов и откровенных лидеров. А Гриша даже утешить не сможет. Он только ужасы пророчит и больше ни о чем говорить не может. Иногда мне кажется, что он даже не слышит, что ему отвечают. Да и правильно желает – чаще всего его просто посылают на три веселые буквы.

Как только Гриша удалился, заявился Шурик. Как всегда с идеальной, как у школьника, прической, которую не испортили даже жара и бег.

Двор, как ринг для бокса, и мы посредине. Жаль, рефери нет. Если что – нас некому будет разнимать.

– Привет-привет. Неплохо выглядишь, только бледная.

– На загар намекаешь? – я решила, что он снова решил повеселиться над тем случаем с кремом для загара.

– Ааа, да нет. Я про другое.

Наверное, Шурик был уверен, что кино по нему скучает. Изображал лицом какие-то сложные душевные переживания и почти красовался от довольства своим талантом.

– Ты можешь сразу сказать, в чем дело? – мне снова слышалась музыка, на этот раз как в Ералаше.

– Могу. Но это сложно.

Продемонстрировал огорченную рожу, посмотрел под ноги, старательно сопел. Играя роль дружелюбного правдолюбца в смятении. Артист он был никакой. Поэтому все его ужимки выглядели повадками начинающего эксгибициониста, но без плаща. Интересно, а как они летом решают свои половые проблемы? Ведь им в штанах голую пипиську показывать неудобно. Пока ширинку расстегнешь, вся охота пройдет. Об этом я тут же спросила у Шурика. Который так настроился поведать мне по-дружески свою страшную тайну, что не сразу понял, о чем речь.

– Какая нафиг пиписька? Какой плащ?

Пришлось изобразить – раскинула руки, словно обнажаюсь перед недоумевающей публикой. Шурик как идиот уставился на мои шорты, словно я действительно сейчас покажу ему голый член.

– Это серьезный вопрос. Но ответа я не узнаю. Хотя погоди! Они же могут свои фотки в голом виде выкладывать… Нет. Не тот эффект.

Похоже, своими фантазиями я только укрепила Шурика в его подозрениях. Во всяком случае, он перестал кривляться и отступил на шаг.

– Пойду, в сети пороюсь. Про придурков этих узнаю. Интересно же.

Шурик испугался, что я сейчас действительно уйду, оставив его наедине с невысказанной тайной.

– Я за тебя беспокоюсь. Я помочь пришел.

Надо же – как трогательно. Ну, просто сестра Тереза. Посмотрев на меня супер-честными глазами, Шурик всем видом показывал, как ему трудно решиться на признание. Я улыбнулась искусственной улыбкой полной дебилки, которой дали погладить пушистого котенка.

– Ты ведь мне друг? – занервничал Шурик.

Чтобы не врать, я кивнула, состроив скорбное лицо. Меня забавляла вся эта катавасия. Стоим посреди душного двора как два клоуна, забывших свои роли. Один клоун в тапочках, второй – тоже в тапочках, но раз в сто дороже. Шурик ведь по делам бегает – ему нужно выглядеть успешным. Вдруг кто-то соблазнится его деловым видом и как пригласит в помощники?

– Мне трудно, но лучше тебе расскажу я, чем кто-то другой, – у меня вдруг сердце дрогнуло от дурного предчувствия.

Музыка звучала в ушах траурным маршем. Кто-то бил по клавишам одним пальцем, не соблюдая нужный ритм, отчего пропадала трагичная безысходность мелодии.

Прижала руки к ушам, чтоб отвязаться от навязчивого глюка. Музыка пропала. Оставив оскомину – я вдруг поняла, что сейчас услышу от Шурика объяснение всем моим неприятностям. Сердце снова кольнуло. Словно мне предстояло узнать какую-то беспросветную гадость, после которой жизнь станет другой. Гораздо хуже.

– Ты музыку не слышал?

– Не сбивай меня! – Шурика проняли мои вопросы и он начал беситься.

И все-таки плотину прорвало – рассказал. Про некую нашу общую знакомую, которой кто-то поведал по секрету, что у меня обнаружили СПИД.

Вот Дэн обрадуется, раз сто повторит про свою прозорливость. Меня в тот момент именно это волновало.

– Спрашивать, кто тебе все это нашептал, не имеет смысла? – как и ожидалось, Шурик возмутился – как это – он чужих секретов не выдает!

– Ты ведь тоже не признаешься, от кого его подцепила? – высказался он довольно лживым голосом, и продолжил с пафосом трагика, – Народ весь в панике. Народ удивлен. Все думали, что ты такая правильная девочка. И тут такое… И все теперь вспоминают, кто больше всего с тобой общался. Некоторые даже анализы сдали, проверяются. Но ты на них не обижайся. Сама понимаешь – жить всем хочется. Никусь даже вспомнила, что вы поцеловались на Новый год. И теперь трезвонит направо и налево, что это ты ее заразила. Но у нее не СПИД. У нее что-то другое было.

И у меня возникла стойкая уверенность – он не врет. Точнее – врет, но замысловато. Пряча за ложью что-то другое. И еще я поняла, что он про меня уже раз сто рассказывал. С точно таким же честными круглыми глазами. Только интонации были иными, разоблачительными. Не сомневаюсь, он упивался, носясь с этой сенсацией.

– Значит, ты чужие секреты не выдаешь? – просто так спросила я.

Возмущенная добродетель вспыхнула с новой силой. Теперь Шурик рассказывал про свою принципиальную честность. Он не просто так стоял и рассказывал – то отступал от меня, то приближался. А музыка звучала, знакомая такая, и, конечно, мне было трудно удержаться и не прочесть ему куплет из песни.