Андрей Дыфо - Дар Прозерпины

– Какой же ты все-таки подлец!

На последнее обвинение он решил ответить.

– Подлец, говоришь? А поработай-ка со всякой швалью с мое? Да и какой из меня подлец, в самом деле? Подлецом можно назвать того, у которого есть, по крайней мере, характер. У меня же он отсутствует. Понял? Эй, ты! Неразумный представитель рода людского! Или ты полагаешь, что у тех, кто не принадлежит к вашему виду, обязательно имеется какой-то характер? Так вот, заруби себе на носу, характер, а значит и возможность быть подлецом, есть только у тех, кто сейчас копошится внизу, типа вас, а другие и без него прекрасно обходятся.

Накатившей волной сорвало еще пару человек, оставшиеся же продолжали посылать брань:

– Будь ты проклят за то, что устроил все это!

Иванов почесал за ухом гусиным пером и бросил вниз:

– Во-первых, я ничего в этом мире не устраивал, так что критика не по адресу. А насчет проклятого… Не тебе, право, кого-то проклинать, червь человеческий. Ты хоть знаешь, что такое быть проклятым?

Снизу ничего не ответили, так как бревно, на котором с трудом держался обидчик Ивана Ивановича, сорвалось, отцепившись от завала, и пустилось, крутясь и бултыхаясь, в свободное плавание, увлекая за собой страдальца. «Ну, вот и хорошо. Нет людей – нет вопросов, как и проблем», – наконец-то спокойно вздохнул Иван Иванович. «Не понимаю, как Нерон мог вдохновляться видом горящего города, когда вокруг столько надоедливых отвлекающих моментов. Как в такой нервозной обстановке можно написать что-то великое? Нет, вынужден признать, совмещать два дела у меня пока не получается. Надо быть либо Главным распорядителем, либо заниматься мифотворчеством. Что ж, приступим к своим прямым обязанностям. Ага, а вот и старина Фрумкин».

Шкаф, на котором, казалось, безмятежно восседал почтальон, лишь иногда бросая взгляды на происходящее, приближался к дубу, в ветвях которого нашел пристанище Иван Иванович. «Везет же некоторым, по воде умеют ходить», – с завистью подумал Пифон и запрыгнул на шкаф, придержавшись за плечо Фрумкина. Шкаф предательски покачнулся, но не перевернулся и выдержал двоих.

– Дорогой мой Лев, ты представляешь, они стали мне дерзить! Нет, ты только представь себе, до чего оскотинились! – Иван Иванович возмущенно жаловался почтальону, будто закадычному другу, на поведение людей, настигнутых стихией. А Фрумкин продолжал сидеть на своем шкафу, свесив ноги в воду, понурив голову и опустив безвольно руки.

– Дружище Фрумкин, я вижу, ты не очень-то рад меня видеть? Или ты на что-то обижен? – осведомился Иван Иванович.

Фрумкин не ответил, поднял голову и печально посмотрел на Иванова. В его затравленном, как у собаки, взгляде читалось: «Отпусти меня, хозяин, не могу больше». Впрочем, Иванов проигнорировал этот взгляд, в данный момент больше занятый собой, чем кем-либо.

– Фрумкин, ты знаешь, что нам на тот, высокий, берег?… Что будем делать? Есть предложения?

Лев вздохнул. Ему было абсолютно все равно.

– В это трудно поверить, но мне тоже порядком надоела эта комедия. Я часто себя спрашиваю, почему Владычица любит такие длинные представления. На мой вкус, пекла вполне хватает. Но ты не волнуйся, развязка уже близка. Вот увидишь. Так! – Иванов оборвал сам себя на полуслове. – Нам на тот берег. Как же перебраться? Что-то не очень охота мне вызывать Мархозия, у него тот еще видок – волк с крыльями грифона и хвостом змеи. Хотя, надо полагать, после жары и потопа вашу публику этим не проймешь. Может, кликнем Раума? Это верный слуга Владычицы, ворон огромных размеров. Может, унесет нас двоих?

Молчишь, Фрумкин? Вот и я не знаю, как нам поступить. Попросить ли Процела, чтобы он воду превратил в землю или заморозил? Однако ж страсть как не люблю холода. Как вы вообще живете в этих широтах, когда зима с сентября по май! Ну? Как быть-то, думай, Глашатай. Некоторые, вон, умеют по воде ходить. А я, веришь или нет, несколько сот лет учился, да все впустую. Правильно говорят, что на роду написано… Вот умею я, например, народ развлекать, командовать отлично получается, обладаю даром убеждения, могу предсказывать, заставлять людей лгать, делать то, чего они не хотят, и не делать то, чего хотят, превращаться в громадного змия, наконец. Не эстетично, конечно, ты же видел, как народ страшится, разбегается, завидев меня в змеином обличье. Ну и что? Мне ведь на вас, людишек, по совести – начхать… Как и на имиджи, рейтинги всякие. И на позиционирование. Ну вот, а если нападут, как по-другому пугануть-то? А бывало, бывало всякое. Иной раз, помню, приду с визитом в город или село какое-нибудь. Глядь, а там меня народец местный, мужички с вилами да дубьем встречают. Ну, так вот, змием, рептилией, значит, обернуться могу запросто, а по воде аки посуху – не могу. Вот напасть-то!.. Ну, не придумал, что делать? А на что тебе голова, мозги?

Иванов, балансируя руками, подошел к краю шкафа и попробовал наступить на край потока. Нога сразу стала уходить под воду.

– Вот видишь, что я и говорил, не получается! – опечалился Иванов-Пифон. – Вот она, оборотная сторона медали, сами устроили потоп, теперь расхлебываем. А все из-за чего – пошли на поводу у народных масс. Да, Фрумкин? Ты как полагаешь?

Почтальон молчал. Апатия не покидала его.

– Ты чего, господин Предвестник, не в себе, что ли? Чего все время молчишь? Язык глотать команды не было!

Фрумкин все равно не отвечал. Он решительно не понимал метаморфоз Иванова, который мог веселиться и шутить, когда кругом беда, разруха, хаос, смерть. И также беззаботно радоваться, когда кругом весело и озорно. А то вдруг нагонять на себя строгость и величие. Лев, собственно, и не пытался его понять, поскольку окончательно запутался в происходящем вокруг. Он ощущал себя пешкой на шахматной доске, которую в конце сложной партии пытаются довести до конца поля и превратить в значимую фигуру. Но пешка в данный момент оставалась пешкой и внутренне не была готова ни к тому, чтобы превратиться в королеву, ни к тому, чтобы на глазах у всех быть кем-то съеденной.

– Э-э-э, – протянул Пифон, – так дело не пойдет. Почетный гражданин города, Предвестник, а раскис. Соберись с духом, мы плывем на встречу со спасенными! Конечно, старый шкаф – не пирога и не триера, но дело не в форме, а в содержании!

Плот сшиб с перил моста Максима, едва не задев архивариуса Алексея, и, крутясь, понесся дальше. От удара попадала вся команда, и Олег Петрович Потапов не удержался и соскользнул в воду. Он попытался догнать плот вплавь, но где там! Крыша стремительно удалялась, вертясь в бурунах и водоворотах. В ботинки тут же налилась вода, одежда стала донельзя тяжелой. Так долго не продержаться! Потапов окинул взглядом бурную реку, делающую широкий изгиб вокруг холма, на котором, точно вороны на ветках, громоздились искавшие укрытие от потопа люди. Было ясно: до холма доплыть не удастся, силы и года уже не те, что раньше, да и нервозность последних дней давала о себе знать вялостью сознания и мышц.