Мишель Альба - NUMERO

Еле разобравшись с замочком (от волнения руки тряслись, отдирая „бантик“ от кнопки), я заглянула во внутрь. Но… все, что там нашлось, опять-таки не напомнило мне ни о чем. Ну, хорошо. А документы? Должны же быть какие-то документы, рассказывающие что-то обо мне?

Порылась во внутреннем кармашке. Да, есть.

Торопясь, извлекла на Божий свет листочек с текстом на… незнакомом языке.

Подкатила тошнота. Я, что, и свой родной язык забыла? А, может эта сумка вовсе и не моя?

Глаза остановились на цифрах: 21.02.2008

Что такое произошло двадцать первого февраля две тысячи восьмого года, что это событие было зафиксировано на этой ничем не примечательной бумажке? Значит, это не просто бумажка. А, что?

Я снова пробежала глазами по лесенке слов, выхватив имя – Letisia – и ничего не говорящую мне фамилию. Ниже – San Francisco и Madrid. Какое отношение ко мне имеют эти два города? Или я имею к ним?

Затеребила еще один документ. Похоже, удостоверяющий… мою личность, судя по фотографии. Нет, не мою. Той, в зеркале.

То же имя. Ну, что же. В зеркале не в зеркале, хоть понятно, как меня называть. И, если мне приблизительно тридцать лет (исходя из сведений, предоставленных отражением), то родилась я где-то в тысяча девятьсот… восьмидесятых годах.

Но все, в чем я сейчас варилась, никак не напоминало двадцатый век.

Что-то здесь не так.

– Какое сегодня число? – я повернулась к Марселине, все это время молча наблюдавшей за мной.

– Число? – она непонимающе уставилась на меня.

– Да, число. Что вы так на меня смотрите? Число, месяц. Зима, лето. Ну, же, Марселина.

– A-а, одиннадцатый день августа, – ответила она, наморщив лоб, будто подсчитывая.

– А… год? Год какой? – смутные сомнения зароились в голове.

– Ну-у…, двадцать девятый год правления нашего короля Филиппа, – Марселина уже не хмурилась. В ее глазах ответом на мое позеленевшее лицо задрожал страх.

Это было последнее, что я увидела, перед тем, как потерять уже не память (здесь терять было нечего), а дар речи, и кулем осесть на заготовленную, может, именно на этот случай, низенькую скамеечку рядом с тумбой.

Марселина хлопотала возле меня, сокрушенно приговаривая:

– Да что же это такое?… вот наказание на мою голову…, ну-ка, не крутитесь тут…, Хуанито, принеси воды…

Расстаться с онемением я ни за что не соглашалась. Это означало бы возвращение в абсурд. Напротив, я еще крепче сжала губы, протестуя против пребывания и в этом доме, и среди этих людей, и… в непонятном мне времени во главе с загадочным Филиппом.

А, может, это все-таки шутка? Или меня, вдруг, невзначай, убедили сниматься в триллере, где в соответствии с сюжетом главная героиня перепрыгивает из ее реальности в мир фэнтези, впадая от такого, прямо скажем, неординарного события в истерическое состояние, а перед этим накачали чем-то, чтобы была правдоподобней?

Слабая надежда шевельнулась в воспаленном от событий мозгу.

Ну, конечно же! И при этом я попутно забыла и название фильма, и его создателей, хотя на фоне всех остальных „позабываний“ это такая мелочь, что я не почувствовала угрызений совести по данному поводу.

Значит, надо немедленно разжать губы и заявить о себе как о разгадавшей чей-то коварный план относительно моей карьеры в кинематографе.

Я задержала руку Марселины, протиравшей мне лоб влажной тряпкой:

– Я все поняла. Передайте, пожалуйста, вашему руководству, или кто там у вас, что я подам на вас в суд. Немедленно покажите мне выход из вашего гадюшника.

Марселина резко отдернула руку.

– Что-о? Какой суд? Это твоя благодарность мне? А-а, тебя подослали ко мне эти… в сутанах. Как же я не догадалась? Вот, дуреха-то!

Она закружила по комнате:

– Так ты просто-напросто вынюхиваешь ересь! Хороша я, нечего сказать. Привела в дом непонятно кого.

Она рванулась к моей сумке, схватила ее и швырнула в меня:

– Забирай свое добро и убирайся, паскудница!

Сумка шлепнулась на пол, и из нее высыпалась масса каких-то мелочей, среди которых и маленький плеер с мощными наушниками, откуда вдруг явился нашему с Марселиной слуху необыкновенно красивый голос Бэрри Гибба, оповестившего нас о его нежелании (не по теме нашей бурной разборки) сказать „до свиданья“.

Вероятно, удар пришелся по панели кнопочек, одна из которых немедленно отреагировала.

Несмотря на то, что я не поняла ни слова из того, о чем сообщил нам поп-звезда, я ПОМНИЛА его имя, и, более того, сюжет разрывающей душу песни. Может, это и есть мой родной язык?

Открытие утвердило в мысли, что все, во что я втянута, не более как стремление кого-то сотворить из меня кино-диву. И, скорее всего, я сопротивлялась желанию неизвестного (пока) продюсера стать великой актрисой. Иначе, как объяснить все это?

Марселина, выпучив глаза, замерла с воздетыми вверх руками. Что происходило у нее в это время в голове, можно было только догадываться. Но по мертвенно побелевшему лицу не составило труда предположить, что процесс переработки информации усложнялся с каждой секундой.

Она поняла, что их коварный план раскрыт.

Я встала, гордо одернула блузку и, подняв плеер, демонстративно прервала звуковой фон.

Марселина дернулась и, попятившись, судорожно закрестилась, выпаливая молитву. И по ее содержанию я поняла, что она таким образом пытается защитить себя от нечистого, подружкой которого, без сомнения, являлась я. Занимательный поворот сюжета.

Это меня окончательно взбесило:

– Хватит притворяться. Я обо всем догадалась. Из вас такая же актриса, как из меня… Папа Римский.

Реакция несчастной женщины была совершенно непредсказуемой. Она вдруг бухнулась на колени и слезливо запричитала:

– Что хочешь отдам! Только детей не трогай! Что ты хочешь? Говори!

Я устало опустилась на стул:

– Домой я хочу, домой. Отпустите меня, а? Это я вам отдам, что хотите, только отпустите.

Сцена не разнообразилась выходом кающейся съемочной группы во главе с зачинщиком мероприятия, из чего я заключила, что насилие надо мной продолжается, найдя подтверждение своим предположениям и в реакции Марселины на мою просьбу.

Она не медля подскочила и, широко распахнув дверь, выкрикнула:

– Иди!

Вслед мне полетела одежда ее дочери:

– И это забери! Пригодится!

И она оказалась права.

„Подаренные“ Марселиной юбка и блузка, действительно, пригодились.

Пустынная и одинокая улочка равнодушного ко мне средневекового города привела меня в замешательство.

Прижав к груди сумку и скомканную одежду, я потерянно искала хоть кого-нибудь, кто подскажет, где находится выход со сценической площадки, на которой я оказалась по какой-то трагической случайности.