Мишель Альба - Инквизитор

– Неплохая мысль. Если не будет вас здесь, может, не будет и там?

Нет, это не она сумасшедшая. Факт, подтверждаемый ежесекундно не ее бредом, а по-домашнему расположившегося напротив безумца.

Доменик попыталась просунуть неповоротливый язык сквозь плотно сцепленные губы с целью высказать маньяку (вот только ей его и не хватало) свое отношение к происходящему, но тут же отказалась от этой бесперспективной попытки.

Как ни странно, но голова несколько прояснилась в свете данных, изложенных без сомнения душевнобольным визитером: "Как он сюда пробрался? А-а, окно. Он влез через окно. Если бы я позвонила Луди… И что он хочет? Он хочет меня всего-навсего убить. С чего бы? А, может, это один из больных, с кем я работала когда-то? А голос? Не помню его".

Незнакомец поднялся.

"Все. Он принял решение. Господи, да что же это? Что это за напасть?".

Доменик приподняла голову, и, бесполезно уклоняясь от безжалостного прожектора, силилась проследить за "гостем". Собственно, ей ничего и не оставалось делать, как только прослеживать раскручивающийся перед ней ужас. Ладно бы, только перед ней, а то ведь с ней в главной роли.

Неутешительной роли жертвы.

Фонарь погас.

Глаза от напряженного всматривания в непроглядную темноту (он занавесил шторы?) заломило, и Доменик устало опустилась на подушку, до звона в ушах вслушиваясь в то, что делается впереди.

Но уже не впереди. Она уловила движение слева, и ее догадка тут же подтвердилась – он бродил где-то в метре от нее, наткнувшись на тапочки. Шаги глушил ковер, подогнанный под размеры спальни и не оставляющий шансов зафиксировать перемещения социопата, живущего в своем, им же самим выдуманном мире, где и ей почему-то нашлось место. И страдающего в добавок маниакальной шизофренией.

В том, что он как раз из этой серии "комиксов", Доменик уже не сомневалась – холодный расчет, не разбавленный эмоциями теплых тонов, бесстрастное равнодушие к боли и страданиям (включая душевные) ближнего, педантичное исполнение затеянного без учета последствий.

Добравшись до столь печальных выводов, она зафиксировала и полученный в результате обдумывания имеющейся картины букет сопутствующих обстоятельствам синдромов – тело сотрясала противная дрожь, сопроводившаяся липким холодным потом.

От безысходности никак не выходило мобилизоваться и прислушаться к голосу разума – этот негодяй не посмеет что-либо сотворить с ней без того, чтобы не поглумиться напоследок. Так уж у них, у социопатов, заведено.

Он сделает это хотя бы потому, чтобы поразвлечься, наблюдая за ее реакцией. Мучить, так уж по полной программе. И вот тогда Доменик обязана будет вставить ее последнее красноречивое слово для, хотя бы, оттягивания неминуемого приговора.

Но пока…

– Я изучал вас эти два дня. Вчера и сегодня. Не мог поверить, что вы на самом деле есть.

Он шуршал чем-то почти рядом.

Воображение Доменик, подогретое беспросветной чернотой, предавшим ее телом и уже предсказуемым поведением злоумышленника, вмиг услужливо нарисовало возможные варианты развития их взаимоотношений, где именно ей, независимо от вариантов, отводилась "почетная" миссия завершить их милое общение.

"Моя маленькая Лудовика, как же ты перенесешь это?", – мысль о дочери вновь влила силы, и она, напрягшись… застонала от боли. Веревки раскаленными проволочками врезались в тело.

– Тихо, тихо. Не спешите. Еще не время.

Он, наконец, нашел то, что искал – свет ночной лампы уютно позолотил спальню.

Присев на корточки и попав таким образом в поле ее измученного зрения, насмешливо подмигнул ей.

Если бы перед ней ожила мумия фараона Тутмоса Второго (о Первом у нее было мало сведений), Доменик, без сомнения, испытала бы непередаваемые ощущения, как любой нормальный человек, но в гораздо меньшей степени, опознав на расстоянии вытянутой руки от себя… все те же дымчато-голубые глаза, безразличные к ее перепуганному дыханию.

Так вот оно что!

Он следил за ней все это время. Все это время. С когда? Ах, да, сегодня и вчера. Так все началось в Риме. Где в Риме? Где он мог увязаться за ней? Если с утра и до четырех часов она не покидала отель, скучая на внеплановой конференции, обещавшей много, но не давшей, по сути, ничего.

А, потом…, она вышла, наконец, но только для того, чтобы заскочить в присланное за ней такси, примчавшее ее в телецентр для участия в уже плановой, но не менее скучной телепередаче.

Так, где?

– Не тужьтесь, – "вечный студент" усмехнулся, будто догадался, чем занята ее голова, – для меня вы такая же неожиданность, как и я для вас. Ну, что? Поговорим? Моргните мне, если согласны. Если нет, то…

Доменик поспешно зажмурилась, тут же открыв глаза и вновь встретив его издевательский взгляд.

– О'кей…

Он встал и рывком стянул с себя свитер, обнажив… тощее, до отвращения обожженное, тело.

– Как вы думаете, что это?

Если бы у Доменик и была возможность ответить, вряд ли бы она воспользовалась этой возможностью – представленная на обозрение "накожная живопись" вызывала тошноту беспощадной откровенностью.

Несомненно, это ожог. Вперемешку первой и второй степени. Местами кожа всего лишь покраснела и отекла, но кое-где пузырилась пылающе багровыми волдырями, частью уже лопнувшими и слезящимися сочащейся жидкостью.

Доменик отвернулась. Он еще и мазохист плюс ко всему. Надежда на иной разворот событий, нежели уготованный, таяла с каждой секундой. Если он так издевается над собой, что о ней говорить. Вот почему первым в его списке из упомянутых им способов ее "ликвидации" стояло сожжение. Профессионал, видимо.

– Да нет, уважаемая сеньора, глазки на меня, пожалуйста. Ну?

В его голосе впервые прозвучала живая интонация, правда, не предвещающая изменений к лучшему, а, напротив, обещающая все муки ада.

Нашедшие, наконец, выход слезы поползли по щеке: "Что за бред? Что он хочет от меня, в конце концов?”.

Она ни в коем случае не хотела разжалобить убийцу, понимая, что этот прием в данном случае не пройдет.

Скорее, еще более взбодрит его, а, может, и ускорит события.

Но слезы, не слушаясь, уже резвее съезжали на подушку, зля ее.

– Вы плачете? Что вас так огорчило?

Он, определенно, насмехался над ней.

И Доменик, вдруг, успокоилась, разозлившись уже на него: "Подонок! Я еще должна его и пожалеть. Мразь!".

– Вот это, – он ткнул в расплывшееся розоватое пятно на правой ключице, – появилось неделю назад, а это, – палец переместился к пупку, где алел, скукоженный по краям, прорвавшийся волдырь, – два дня назад. Разницу видите?

" Сходи к врачу, идиот. Я не специалист по травмам подобного рода", – Доменик с нескрываемой ненавистью перевела взгляд с изуродованного тела на глаза погорельца, ответившие ей тем же.