Елена Суханова - Лучезарный след

«Вороны», для пущего сходства с упомянутым пернатым, делались исключительно чёрными. Не только снаружи, но и внутри. Но так как многие берегли бархат на сиденьях, то застилали их чем придётся. И вид «Ворон» приобретал шаловливый.

Наверняка у Радмилкиного знакомца, а теперь и начальника есть желание приобрести машину посовременней и подороже. Он с долей пренебрежения смотрел на «Ворон» и ругал его по дороге. А мой отец свою колымагу просто обожает.

Я уже, наверное, год не разговаривала с папой. Не видела – и того больше. Развелись они с матерью, когда я ещё под стол пешком ходила. Но какие-никакие отношения мы поддерживаем. Надо позвонить. В нашей семье никто особо не стремится своевременно интересоваться здоровьем ближнего. А вот Дубинины наоборот: каждые два-три дня созваниваются и обмениваются даже самыми незначительными новостями. Иногда я завидую их крепкой семейной любви. Иногда меня от неё воротит. Я вообще непостоянный человек.

– Как Славомир? – спросила я, когда Радмилка закончила говорить о своей работе.

Честно сказать, с тех пор как для Гуляевского отпрыска в Академии сделали всё возможное, а от меня предпочли откупиться повышением выплаты, я перестала жалеть Славомира. Но, самую малость, любопытно, как там у него дела.

– Да что с ним может случиться? С гуся вода. Здоров как бык. Хоть и корчит из себя обессилевшего.

– Почему ты решила, что как бык?

– Да потому, что как бык, Вьюжина! – Радмилка взмахнула перед моим носом рукой с ярко накрашенными ногтями. – Приехали мы всей толпой в Гуляевский особняк. Мама дорогая! Дом потрясающий. В роскоши тонет. Надо видеть.

Минут десять она расписывала купеческое жилище. Я меж тем разглядывала одну из улиц Доброделова, где мы застряли в маленьком подобии пробки.

– Нас пятнадцать человек завалилось. Снег с обуви сыпался на дорогой паркет и ковры ручной работы. А мама Славомира улыбалась и спрашивала, не отобедаем ли мы с их семейством.

– Она такой стресс пережила. Сын едва не умер. Ей сейчас не до ковров, – вставила я.

Радмилку чужие страдания, хоть душевные, хоть физические, всегда волновали мало. Скорее всего, она в них верила не больше, чем в передачу «Битва предсказателей». При этом в самих предсказателей (в людей, которые предвидят будущее, причём они даже не всегда из сословия Чародеев) она верит. Только сомневается, что по-настоящему толковые люди стали бы мелькать в дешёвой передаче. Барышникова очень прагматична. Редко способна на сочувствие. И даже в таком случае оно у неё какое-то фальшивое.

– Ой, да не умер бы он! Златка сказала, что люди в камне десять дней нормально сохраняются. А потом только начинается медленное затухание. И длится оно несколько месяцев. Человек ничего не помнит. Будто спит. Гуляев и проспал два дня. Его в среду вечером уже расколдовали. Я тебе поздно написала. Сама не сразу узнала.

С покрашенного в серый цвет неба начал сыпаться снег с дождём. Отвратительная погода.

– У Славомира в доме три комнаты. Его личные, – заходилась Радмилка. – Понимаешь? Три! Вот зачем человеку три комнаты? Я не стала спрашивать, сколько их всего в доме. Но у него своя спальня, своя гостиная и свой кабинет. Всё с видом на реку и Детинец. Скажи, зачем ему кабинет? Он, что, научный труд пишет? Да он ни одного курсовика себе сам не написал!

– У богатых свои причуды, – пробормотала я.

Сходить бы тоже в гости к Гуляевым.

– Ты просто привыкла видеть квартиры среднестатистических жителей княжества, – подал голос с переднего сиденья Милорад. – Тесные, с низкими потолками и маленькими кухнями, с захламлёнными балконами. И без вида на Детинец.

«Ворон» выбрался из пробки и припустил к Великограду.

– А затем, – Радмилка перешла к следующему этапу повествования, – нам принесли угощение. Несколько раз прислуга ходила туда-сюда с этим катящимся столиком. Мне даже неудобно как-то стало. Я помощь собралась предложить, но девчонки объяснили, что так не положено.

– И к слугам ты не привыкла, – влез Дубинин.

– Что ты говоришь? – взвилась Радмилка. – А то ведь я не знала. Прямо откровение! – и продолжила: – Тут тебе и чай, и кофе со сливками и без, и сласти всякие. И закусочки, селёдочка, икра. И алкоголь. Водка, коньяк, ликёры. Чего там только ни было. Мы от такого обилия одурели. А Славомир лежит себе на кровати, каналы переключает. Знаешь, какая у него кровать?..

– Как-то не довелось…

– В нашу комнату такая не войдёт. А как он из себя умирающего корчил! То захрипит-закашляется, то глаза закатит, то на боль пожалуется, то ручонку безвольно на простыню уронит. В общем, несчастный на смертном одре после нападения злобной ведьмы.

Я и не ждала, что Радмилка о Гуляеве хорошо отзовётся, но это, по-моему, уж слишком.

– С чего ты взяла? А вдруг ему и вправду плохо?

– Ему? Плохо? – Барышникова взглянула на меня, наивную, со всем скепсисом, на который была способна. – Добряна, ему хорошо. Он, несмотря на притворную слабость, очень скоро набрался со своими дружками. И всё трындел о том, как поедет здоровье поправлять на острова Белого Зуба в океане Покоя. На десять дней. А потом, когда дружки ему глаза открыли на происшествие… а, ты ж не знаешь: Гуляевскую машину кто-то разбил возле Академии. Так он вскочил, глаза горят, руками машет, орёт и угрожает, что живьём дурачка похоронит. Тоже мне умирающий.

– Дурачка? – переспросила я.

– Не думаю, что палкой лупасила по чужому «Гуляю» дурочка. Скорей – дурачок.

Радмилкина логика.

– Хотя… – задумалась Барышникова. – А представь, что это какая-нибудь девчонка, пострашневшая после Лучезариных слов. Интрига!

Всё возможно. А если…

– А если сама Лучезара? – предположила я.

– Да ну, – отмахнулась Радмилка. – Она сбежала. Сразу после того, как делов натворила. А тачку Гуляевскую… Погоди… мы в пятницу к нему ходили. Парни говорили: вчера обнаружили. Значит – в четверг. Или вечером в среду. Если я ничего не путаю. Когда Славомир окаменел, ему уже не до машины было. Родителям – тоже. Они вокруг своего мальчика прыгали. «Гуляй» так и стоял возле главного корпуса. Кому-то не понравился, наверное. Славомир не понравился, а не машина.

– Сильно разбит? – дежурно поинтересовалась я.

– Да откуда я знаю? – скривилась Радмилка. – Мы посоветовали бедненькому посмотреть записи с камер наблюдения. А уже после разбираться, – тут она расхохоталась. – А хорошо, чтоб Лучезара. Представляю, как он сразу про все свои угрозы забудет. Начнёт прикидываться, что никто ему ничего не разбивал.

– Разве там висят камеры? – размышляя, проронил Милорад. – Они вроде только на фасаде, где преподавательский персонал паркуется. Или сбоку тоже?

– Мне нет дела, – ответила Барышникова. – И знать не хочу. Мы можем о чём-нибудь кроме Гуляева поговорить? И не поправляй меня, Вьюжина. Я сказала «о чём-нибудь», а не «о ком-нибудь» намеренно.