Сергей Пономаренко - Седьмая свеча

Глеб оторвался от стены и пошел вперед, мысленно просчитав маршрут. Он шел, вытянув вперед руки и закрыв глаза, – ему казалось, что так проще ориентироваться в темноте. На десятом шаге он засомневался – что-то было не так, на двадцатом ужаснулся: «Где я?» Коридор, насколько он помнил, имел от силы метров пять в длину и выходил на веранду. Значит, он прошел его двойную, если не тройную длину, но так и не добрался до выхода. Глеб продолжал идти дальше, ни о чем не думая, словно его тянуло магнитом – вот только куда?!

Он почувствовал, что ступает по мягкому ковру. Наклонившись, он на ощупь определил, что это трава. Ему стало легче. Выходит, дверь, ведущая из коридора в веранду, и наружная оказались открытыми и он незаметно вышел на улицу, хотя странно, как это он не почувствовал, что спустился с крыльца, не ощутил холода снаружи? Мочевой пузырь готов был лопнуть, и Глеб решился.

Тугая струя ударила в дно пустого ведра, которое, похоже, кто-то держал на весу! Справив нужду, Глеб не испытал облегчения. Ему по-прежнему мучительно хотелось опорожнить мочевой пузырь! Глеб осторожно нащупал ведро и, к своему ужасу, наткнулся на холодную руку, держащую его. Кто же услужливо подставил ему ведро? Он не хотел и не мог открыть глаза, осознавая, в каком глупом положении оказался.

– Извините, то есть спасибо… это случайно, такая темень… заблудился я… Проклятие! Ни один фонарь не горит… – залепетал он в темноту.

– Глебушка, сколько раз я тебе говорила: не езди по живому на машине, не мочись на траву, она может пожелтеть и погибнуть!

Глеб узнал голос тещи.

– Извините меня, пожалуйста, я больше не буду, Ульяна Павловна. – Он наконец вспомнил ее отчество.

– Можешь называть меня мамой, Глебушка. Мы же с тобой родня! Не будешь ты ездить по траве, уж я за этим прослежу! А с той рыжей продолжаешь встречаться! – упрекнула она его.

– Неправда, не вижусь я с ней больше! – крикнул Глеб и, вспомнив мертвое бледное лицо тещи, лежащей на диване, певчих, свечи, бросился назад.

Глеб очнулся раздетым на кровати, дрожа от холода, – ватное одеяло сползло на пол. И ему очень хотелось в туалет. Кошмар наконец отпустил его – все это было лишь сновидением. По-прежнему густая темень окутывала все вокруг. Глеб приподнялся, опустил ноги на холодный пол. Поискал в темноте одежду и не нашел. Его била дрожь не только от холода, но и от нервного напряжения. Неужели кошмарный сон сейчас обернется явью? На ощупь определил, что лежит на допотопной металлической кровати, а не на софе, и успокоился. Значит, он находится во второй комнате, а не в гостиной. Встал с кровати, и она громко заскрипела пружинами, нарушив тишину, а он испуганно замер, хотя никого этот шум не мог разбудить, ведь он находился в доме один. Маня сказала ему перед уходом, что до утра не вернется.

Он сделал несколько простых гимнастических упражнений, пытаясь согреться. В соседней комнате послышались легкие шаги. Глеб замер, чувствуя, что его еще сильнее стала бить дрожь. Он надеялся, что это только лишь обман слуха, но шаги раздались вновь, уже ближе. Мрак в комнате рассеял крохотный огонек свечи, которую держало в руках нечто белое и длинное. «Погребальный саван!» – догадался Глеб. Он лишился дара речи и чуть не потерял сознание. Привидение приблизилось, погребальный саван развевался, смутно очерчивая фигуру, лицо оставалось в тени. Сердцу стало тесно в груди, легкие сжались в спазме.

– Извините, Глеб, в это время у нас отключают электричество. Идемте, я вас проведу, – заговорило привидение голосом Мани, и Глеб облегченно вздохнул.

– Спасибо, а то я как-то потерял ориентацию, – сказал он, и ему стало стыдно, так как голос его дрожал, – нервное напряжение еще не полностью спало. – Продрог чертовски, слышите, даже голос дрожит. Одежду не мог найти.

– Не волнуйтесь, я быстро проведу вас туда и назад, не успеете замерзнуть, – шепнула Маня и, взяв его за руку, повела за собой.

Рука была горячая и чуть влажная. Женщина шла довольно быстро, и Глеб удивился тому, что слабый огонек свечи выдерживает их темп движения. Вдруг она резко остановилась – он налетел на нее и непроизвольно обхватил свободной рукой. Сквозь тоненькую рубашку он ощутил упругое горячее тело, и его сразу бросило в жар. Ночная рубашка спереди была с большим вырезом, и его рука скользнула по голой груди, слегка задев ее вершину, тут же отвердевшую. Женщина тихо вскрикнула от возбуждения и развернулась к нему лицом, на мгновение задержав рукой его руку на своей груди. Глебу, испытывавшему сильное возбуждение, показалось, что на женщине, несмотря на холод в доме, ничего под рубашкой нет. Он провел рукой по ее спине до поясницы и убедился, что догадка верна. Маня задрожала и тесно прижалась к нему, обвив его руками. Глеб обнял ее за талию и тут с удивлением уловил исходящий от нее запах цветочных духов и почувствовал, что она падает, увлекая его за собой. Не успев толком испугаться, он оказался на ней и услышал, как под тяжестью их тел тихо скрипнула софа. Не оставляя ему времени на размышления, она опытной рукой освободила его от трусов, майки и начала жадно ласкать, приведя в состояние, близкое к эйфории. Забыв обо всем на свете, он предался с этой женщиной всепоглощающей страсти.

Глеб почувствовал, что замерзла нога, торчащая из-под одеяла, и проснулся. Он лежал на кровати в спальне, в трусах и майке, закутанный в красное ватное одеяло, на котором был старый пододеяльник. Через открытую дверь заглядывало серое утро. Комнатушка, служившая хозяйке спальней, была невероятно крохотной, здесь помещались лишь большая железная кровать с пружинной сеткой и никелированными шариками на спинках и маленький платяной шкаф. Вначале Глебу показалось, что тут окна нет, но потом он понял, что единственное окно закрыто ставнями, к тому же его почти полностью загораживал шкаф. Комната была очень узкая, похожая на нишу. Выбираться из-под теплого одеяла на холод, властвующий в помещении, не было желания. Он увидел свою одежду, громоздившуюся живописной кучей прямо на полу, возле шкафа. В памяти всплыли недавние безумства, и, чертыхнувшись, Глеб соскочил с кровати. Утром все воспринималось по-другому, и он мысленно ругал себя за то, что соблазнился сомнительными прелестями Мани и переспал с ней. «Что на меня нашло?! Не время, не место, да и Маня не в моем вкусе! Если и прыгать в гречку, так было бы с кем!»

Дрожа от холода, Глеб быстро оделся, мечтая о горячем чае. В доме царила тишина. Ощущая себя неловко, он прошел в гостиную и облегченно вздохнул – Маня уже ушла. Предательская софа, свидетельница произошедшего ночью, была сложена, и ничто не указывало на то, что не так давно на ней предавались страсти мужчина и женщина, воплощая всевозможные сексуальные фантазии. Сознание Глеба словно раздвоилось: одну его часть безмерно возмущало случившееся, другая была полна приятных воспоминаний. Эта безумная ночь стояла особняком от всего, что происходило с ним раньше, и была насыщена невероятной остротой чувств, ни с чем не сравнимых. Глеб ощутил, что для обретения гармонии единства ему необходимо выпить. На столе заманчиво поблескивал графинчик, наполовину полный, Глеб протянул было к нему руку, но тут же отдернул ее, вспомнив о своей миссии здесь. Возможно, ему придется с утра сесть за руль, а он и так вечером и ночью хорошо выпил. В его нынешнем состоянии лучше с гаишниками не встречаться, а о том, чтобы добавить, и речи быть не может. Глеб примирил обе части своего сознания тем, что позволил им остаться каждой при своем мнении, и клятвенно пообещал, что ничего подобного больше не произойдет. Чтобы привести себя в порядок, ему надо было пойти к машине за туалетными принадлежностями. «Да и побриться не помешает. – Глеб провел рукой по подбородку, ощутил покалывание щетины. – По обычаям некоторых народов в дни скорби родственники покойника не бреются, не причесываются, но у нас это не принято».