Вероника Кунгурцева - Девушка с веслом

– Володя, тебе нехорошо? – придвинулось к нему встревоженное лицо Голоскокина.

– Хорошо. Мне, Геныч, очень хорошо! Лучше не бывает, – сказал чистую правду Кулаков и, вскочив с дивана, как школьник, сбежавший с уроков, взмахнул портфелем, в котором брякнули две коробки. Одновременно раздался звонок мобильника: его искал оператор.

– Прощай, Гена, мне пора… – показал имя Брагинца, отпечатанное на экранчике мобильника, Кулаков.

– Ну ладно, хы, Славыч, ты не сильно давай расстраивайся-то, хы, ладно? – подхохатывая от того, что не умел утешить, говорил Голоскокин. – Обойдется все, какие наши годы, ха-ха-ха-ха…

– Перестань, – прервал его просветленный Кулаков. – Все отлично.

Брагинец уже ждал в машине; уставившись в «Розу мира», оператор едва бросил на Кулакова осоловелый от уицраоров и дуггуров взгляд: еще не знает, понял Кулаков.

В пресс-центре «Жемчужины» Кулакову, холодному, стремительному и напористому, удалось взять несколько интервью, которыми наверняка останется довольна Ольга: в полночь в телевизорах жителей Города-курорта появятся, сменяя друг друга, Федор Бондарчук, Гоша Куценко и Константин Хабенский. «Ну и кому это надо, – думал Кулаков, – рассуждения двух лысых и одного метр с кепкой (то есть с бейсболкой) о кино, Городе и жизни? Телезрителям это надо? Хоспод-ди! Да и вылетит все в эфир, как в трубу. И ради этого он жил?! А что если плюнуть на мнение окружающих, да и пойти с Сашкой чай резать машинкой… Солнце светит, птички поют – красота! Но понял, что нет, не выйдет уже у него… А вот у Сашки выйдет! Пускай Сашка станет крестьянином, как деды-прадеды, вернется к земле. Ну чего он, Володька Кулаков, ломал комедию на этом местечковом телевидении: тьфу ведь! Губил себя. Годы, годы… Горы, горы… Землянка в горах…» Почему-то выплюнулось слово из выпуска «Новостей»: бандформирования. Эх, а не отправиться ли к застройщикам с пистолетом-то, да и… «Мужчина – всегда охотник, всегда победитель, это всегда мышцы…» А он – червяк, кормивший своей душой, своим отмеренным до секунды временем голубой эфир!

Аркаша Чичкун, ожидая корреспондента с оператором, слушал в «газели» радио; когда они расселись по местам, он завел машину и включил звук погромче:

– По словам Кирсана Илюмжинова, при личной встрече Каддафи предъявил ему документ о разоружении, подписанный руководством Ливии в две тысячи третьем году. Тогда высвободившиеся от сворачивания ядерных программ деньги перенаправили на социальные программы, однако в данный момент неформальный глава страны об этом жалеет. «Я все приостановил, а меня сейчас бомбят. Какой пример НАТО показывает Северной Корее, Исламской Республике Иран и другим странам? То есть право существует только у того, у кого есть оружие», – привел шахматист слова Каддафи.

Юра Брагинец, потрясая «Розой мира», произнес:

– Ой, сколько же гавваха выделяется в Ливии, мужики! Небось сам Гагтунгр сейчас там – людскими страданиями подпитывается.

Хорошо, Аркаша Чичкун не расслышал того, что говорил оператор. Он уже переключился на радио «Шансон» и слушал Елену Ваенгу, интересуясь, как Кулаков относится к певице. Кулаков что-то отвечал, Чичкун дивился:

– А по мне, так она в самый раз! Ты ж вроде интеллигентный человек, Володя, почему ж она тебе не нравится?!

А Кулаков, отрекаясь от матери, первой в их роду получившей высшее образование, и от себя вчерашнего, прокричал водителю:

– Нет, я – не интеллигентный человек, Чичкун! И интеллигенция – это не мозг нации, а ее говно, как сказал Ленин великому пролетарскому писателю. Правда, отсюда не следует, что интеллигенцию надо гнобить. Напротив, не трожь, пока не воняет… У меня, Аркаша, бабушки – крестьянки и деды – крестьяне. Они, ежели что, за топоры хватались да за вилы. Нет, я не интеллигент, Чичкун. Уволь уж… – и, вспомнив, что уже уволен, принялся беззвучно хохотать, сотрясаясь всем телом, вызвав недоумение оператора; впрочем, скоро Кулаков успокоился, и Брагинец вновь углубился в книгу.

– Мама, я к бабушке поеду… – сообщила Варька, немного придя в себя.

Она долго стояла у трельяжа, разделяя челку на пряди, как у Мета, и смазывая их гелем, а то на ветру разлетятся – и вся работа насмарку. Если бы еще волосы у нее были короткие; везет же Катьке! Тайком она подреза́ла волосы по всей длине по сантиметрику, чтоб было не так заметно, и все равно грива ореховых, цвета спелого фундука, волос болталась до середины спины. Ну зачем ей такие волосы – скажите пожалуйста! Столько с ними возни! Косы надоели, хвост тоже, распускать волосы летом – жарко; несколько раз Варька просила сделать стрижку, и всякий раз просьбы оканчивались ничем: в этом вопросе все родные, включая брата, были не на ее стороне. Ну, ничего – через три годочка ей исполнится четырнадцать, она получит паспорт, и тогда никто ее не остановит! Сугои! [6]   Смесь ощущений – от великолепно, круто, здорово, клас-сно до – жутко. Здесь – круто! ( Яп. ).

– К бабушке?!

Анна все еще собиралась отправиться на море часика в четыре, чтоб не сгореть, одной ей идти вот как не хотелось; но Наталья работала, оставалась Варька…

– Ну да. Я же вчера тебе говорила… Бабушка звонила, я давно у них не была.

– Хорошо, иди, – убитым голосом отозвалась Анна: на сегодня хватит скандалов. Придется тащиться на море одной… Не сидеть же в отпуске дома! В прежние годы в июне Кулаков водил ее на фестивальные кинопросмотры, а тепе-ерь… Хоть бы Варьку разок сводил на хороший фильм – да где они нынче, хорошие-то фильмы, если уж мультики… Ой, не вспоминать, не вспоминать!

– Я с ночевкой, ладно?

– Да уж ладно, что по пробкам-то таскаться туда да сюда… И кепку, кепку обязательно надень!

– Хорошо!

– Да не забудь: завтра на практику!

Варя, пока мать не передумала, схватила сумку, где лежал диск с аниме, сунула ноги в шлепанцы – черная резиновая петля просунута между большим пальцем и вторым, который был длиннее первого (греческая ступня, говорил отец, а мать вздыхала: мол, будешь хозяйкой в доме – то есть безмужней или… разведенкой), – и поскорее выскочила за калитку.

– И обязательно позвони, как приедешь! – не-слось ей вслед.

– Да, да, – отозвалась девочка, втыкая наушники и отгораживаясь от реальности оглушительной музыкой. Чтоб ни одной мысли не давать ходу… Забыться…

Улица, заставленная частными домами с высокой оградой то из металлопрофиля, то из шлакоблоков, была пустынна; Варя вприпрыжку спустилась по длинной лестнице с обвалившимися ступеньками, пробежала по строительным мосткам, переброшенным через глубокую канаву, – весь Город из-за будущей Олимпиады превратился в одну большую стройку – и оказалась у вокзала. На верхушке узкой башни с редкими стрельчатыми окошками помещались часы: в солнечном круге рядом с мелкими цифрами крупно изображались знаки зодиака. Сейчас двухметровая стрелка указывала на козерога, полутораметровая – на стрельца: стрелец готовил покушение на козерога.