Юлия Трегубова - Тёмный

– Может, обратно? – с надеждой в голосе предложил Герман.

– Ты что? Мы еще до «Первого Столба» не дошли, – одернула его Марина. – А ты смотрел «Гаттаку»?

Герман, конечно, не смотрел. И даже не понял, что это такое и где, собственно, он мог бы на это посмотреть.

И для поднятия боевого духа девушка начала сбивчивым голосом рассказывать о невероятном шедевре кинематографа, повествующем о том, каким бы стал мир под влиянием выдающихся генетических технологий.

– Представляешь, люди, зачатые обычным способом, с какими-нибудь заболеваниями и слабостями, считались уже вторым сортом, – твердила она, пыхтя, сдувая назойливую прядку волос, которая норовила угодить то в глаза, то в рот. – Их сделали чем-то типа обслуживающего персонала. А выведенным генетически совершенным людям можно было все – и в космонавты, и в ученые, да вообще – любые посты занимать. Они типа лучшие, с идеальным здоровьем, будущее человечества. Вот как ты считаешь, у нас у всех есть эта свобода выбора?

– Ну да, – немного подумав, ответил Герман.

– А вот теперь представь, что у кого-то этого выбора нет. Люди второго сорта, не идеальные, не совершенные, должны сидеть тихо и довольствоваться теми подачками и местом под солнцем, что отвели им генетически безупречные.

Герман молча шагал. Снег поскрипывал под ногами, глаза слепила сверкающая и искрящаяся белизна – словно ватные шапки на елях, пышные сугробы вдоль узкой тропинки. Солнышко на ясном небе, морозец прихватывал и пощипывал щеки да уши. Герман глянул на воодушевленную Марину – ее аккуратный носик покраснел.

– …и вот было два брата. Одному не повезло, его родители зачали простым способом, и он получился бракованным – близорукость, порок сердца. А второй был безупречным.

«Подумаешь, фантастика, – думал Герман, – такого и в жизни насмотреться можно. Мало ли таких – близоруких, хромых, убогих… Свобода выбора каждому дана – и мы верим в это. А по сути? И сейчас не у каждого эта свобода в равной степени реализуема. Ведь есть такие же: избранные и второй сорт, а то и третий. Без всяких там голливудских шедевров – выгляни в окно, вот тебе и правда жизни. Только мерило у нас немного другое – не генетическое совершенство, а денежная масса в кармане. Хотя физическое совершенство тоже своего рода актив. А! Кругом действуют не свобода выбора, а банальные законы рынка».

– …и у этого несовершенного брата была мечта – полететь в космос, но его даже близко бы не подпустили к учебе. Он мог быть только уборщиком в той лаборатории, которая готовила будущих исследователей космоса. Короче, не буду тебе все рассказывать, – щебетала Марина. Она из последних сил уже взбиралась вверх. Тропинка сузилась, а подъем стал круче. – Но там был один эпизод, который просто потрясающий. Братья все время соревновались, кто дальше заплывет в море. И вот тот, который был больным и слабым, все время побеждал совершенного. И когда его безупречный брат, человек первого сорта, спросил, мол, как? Как тебе это удавалось? Тот ответил: «Ты хочешь знать, как у меня это все получилось? Я не берег силы на обратный путь!» Потрясающе, да?

Глаза у Марины светились, сияли голубым алмазом на ярком солнце. Она тяжело дышала, сопела, лицо раскраснелось. Герман искренне восхищался, но не тем отдаленным героем, проплывающем половину моря с пороком сердца, а этой живой девушкой, которая вот здесь, совсем близко, валится с ног без сил, еле хватая ртом ледяной воздух, и превозносит придуманный кем-то подвиг несуществующего парня. Но девушка, казалось, совсем не замечала усталости. Она продолжала воодушевленно рассказывать:

– Представляешь, не надо беречь силы на обратный путь! Просто ведь – идти к своей цели, к своей мечте и не жалеть себя. И не важно, насколько ты совершенный.

Она так делала и в жизни, и в тот день – все-таки дошла с Германом до «Первого Столба». Они дотронулись до величественной скалы, отдышались и повернули обратно. Но на следующее утро Марина свалилась в обморок прямо в ванной – у раковины, до которой только-только спросонья доплелась. Герман тогда не на шутку перепугался, увидев ее восковой бледности лицо. К приезду «Скорой» девушка успела прийти в себя, но так и осталась отлеживаться в постели. А взволнованный преподаватель весь оставшийся день не мог унять дрожь в коленях.

Зато теперь, когда студенты с тревогой в голосе спрашивают его, как же можно все успеть, со всем справиться, он всегда вспоминает этот день, Маринин рассказ о том, что для достижения своей мечты не надо беречь силы, не оставлять их на обратный путь. Какой, по сути дела, может быть в жизни обратный путь? Мы все идем вперед – туда, куда нас уносит скорый поезд-стрела «время». Все равно что оставить жизнь на потом. Смешно! Беречь себя – вообще смешная затея. Да и нет обратного пути. Это иллюзия. Нельзя вернуться назад, нельзя пройти по своим же следам, не оставляя свежих. А это уже будет другой путь – новый. Теперь Герман знал, как донести эту мысль до студентов. Он нашел прекрасную упаковку с красивой тесьмой и бантиком. И дарил каждый раз, не жалея, щедро, от души. Но вот сам не часто заглядывал в коробочку. Он будто приберег формулу жизни для других, а сам воспользоваться ей боялся – вдруг кому-нибудь не хватит. Так и ходил поодаль, вокруг коробочки, обтянутой тесьмой, любовался, торжественно вручал, наслаждался чужим прозрением издалека, а сам все ждал, когда же он сам удостоится такого подарка.

И глаза студентов загорались, они готовы были с боем взять последнюю высоту – вырвать зубами путевку в жизнь. И с таким же запалом добиваться своих целей в будущем. Герман надеялся, что полученный импульс этим ребятам удастся сохранить надолго. Выпускные корочки – не последнее препятствие в их жизни. Им еще долго придется доказывать свою состоятельность.

Но в последнее время Герман все чаще возвращался мысленно в тот зимний день, к первому столбу – высоте, взятой на последнем дыхании. И все думал про пресловутую свободу выбора. Есть ли она? Или это миф? Выбирал ли он свою жизнь? Был ли когда на распутье? Жизнь шла своим чередом, и этот черед Германа устраивал. Но теперь все чаще его будто приковывали по ночам к рабочему месту, и он строчил, не в силах остановиться. Шепот, словно холодом дышащий за спиной, не оставлял Герману выбора, не спрашивал его разрешения. Он приходил и диктовал, диктовал. Скрипучий, ледяной голос – непрекращающийся кошмар. И откуда, с каких глубин всплывают эти строчки, буква за буквой бегущие по чистому листу текстового редактора?

Герман отогнал от себя мрачные мысли.

В лекционной аудитории стоял галдеж, студенты были заняты чем угодно, только не предметом. Получив добрую порцию наставлений, они уже отвлеклись на дела насущные. Герман отчеканил, словно робот, который зачитывает заранее написанный текст, домашнее задание, и наконец время истекло. И без того неблагодарные слушатели пустились наутек из постылых стен. А он с отстраненным видом стал перебирать свои записи.