Юлия Трегубова - Тёмный

Но все же это утро было иным…

И не потому, что Марина не вернулась. Не потому, что не отвечала на звонки. Что-то иное готовили эти стены.

– Доброе утро, Герман Петрович! – без привычной задоринки проговорила Ирка.

Обычно громкая и розовощекая пятикурсница с экономического факультета сегодня была бледна как никогда.

– Доброе, Кастинцева, – сухо ответил он и прошагал дальше, но все еще ощущал спиной цепкий взгляд, словно кто-то ухватился за полы пиджака.

Поравнявшись с аудиторией, Герман Петрович вынужден был даже взглянуть на часы, так было бесшумно, что совсем несвойственно для предваряющих долгую и нудную лекцию минут. Что ж, время как раз подходит, и студенты собрались, но были они какие-то притихшие.

– Здравствуйте, Оленька! – поприветствовал Герман аспирантку, войдя в кабинет кафедры финансов. – Что-то сегодня невероятно тихо у нас.

– Да, Герман Петрович, – слегка растерянно отозвалась молодая девушка. Вид у нее был действительно несобранный. Помявшись у письменного стола, Оленька сделала шаг к Герману и произнесла почти шепотом: – У нас тут такое случилось, Герман Петрович!

– Что же могло случиться с самого утра? – как можно бодрее попытался выговорить он. Уж больно хотелось приподнять дух бедной коллеге. Да и свое расстройство выдавать совсем ни к чему.

– Ох, да это даже не с утра… Просто мы узнали только сегодня, – нижняя губа молодой девушки начала предательски дрожать, – вы же помните Олега Мартынова? Ну он у вас диплом собирался писать, такой очень сообразительный парень?

– Конечно, помню! Мы уже начали. Он статьи да расчеты мои обрабатывал.

– Так вот, – голос сорвался, и Оленька всхлипнула, – его больше нет.

– Как нет? – Герман опустил портфель на стол и уставился на аспирантку.

Оленька еле сдерживалась. Поймав рукой выкатившуюся слезу, она глубоко вздохнула и продолжила:

– Умер он. Подробности пока не говорят. Но вроде как на самоубийство похоже.

– Господи! – вырвалось у Германа. Руки плетями повисли вдоль тела. Портфель, лишившись поддержки, с грохотом плюхнулся на пол. – Как же так?

– Да. Представляете, какой кошмар? – всхлипывала Оленька. Слезы из ее карих глаз уже потекли ручьем. – Я не знаю, как сегодня проводить у его группы семинар… Они там все только о нем и говорят.

Сейчас как раз предстояло читать лекцию группе пятикурсников, где учился смышленый Олег. Герман любил этого паренька самой искренней преподавательской любовью. В юном финансисте Герман Петрович видел большой потенциал, как обычно говорят о перспективных молодых людях. И действительно, они уже начали работу над дипломом. Герман делился с Олегом своими идеями. Уже и план составили, по которому даровитый студент должен был развивать мысли своего руководителя.

– А я совсем не могу сдерживаться, слезы так и льются… Вот как мне семинар у них вести? – совсем расчувствовалась Оленька.

– Н-да… Что ж это он так? Ведь по нему и не скажешь, – в задумчивости рассуждал Герман.

– Да! И никто не ожидал, – подхватила Оленька, – все у него хорошо было. Говорят, он так радовался, что вы его к себе на диплом взяли.

– Ладно, Оленька, успокойтесь. – Герман попытался взять себя в руки. Негоже ему, взрослому мужчине, распускать нюни. Да еще и в присутствии молодой особы. – Может, я отпущу их после лекции. Смысл их сейчас загружать? Им тоже в себя прийти надо – друга как-никак потеряли.

– Да-да, Герман Петрович, – пролепетала аспирантка, – я согласна! Только с вами еще после лекции Степан Федорович поговорить хотел.

– Хорошо, Оля.

Мысли путались в голове, вырисовывая сложный лабиринт из потрясений и проблем. То всплывал перед глазами образ юного студента, так неожиданно лишившего себя жизни, то мерещились холодные глаза Марины, и снова ощущался ожог от пощечины. Обида и злость оседали тяжелым грузом в груди, а на поверхность всплывало саднящее чувство потери. Словно смерть прошла совсем рядом, и ее холодное дыхание до сих пор ощущалось в воздухе. «Как же можно забирать таких молодых?» – звучал в душе протест. «И как смотреть в глаза его сокурсникам? – думал Герман. – Ведь они чего-то ждут от меня. Да, и в глазах Ирки ведь точно было ожидание, а я и не понял сразу».

Просторный зал с возвышающимися вверх рядами учебных столов утопал в свете весеннего солнца. Будто от мощных прожекторов, разрезали воздух лучи, и в их потоке пылинки переливались множеством цветов. Через открытые окна в помещение струился запах набухших почек, аромат жизни, который пробуждал от долгой спячки. И так нелепо и противоестественно было говорить сейчас о смерти…

– Садитесь, – тихо произнес Герман.

Шорох пролетел по рядам. Чувствовалось напряжение, будто вот-вот затрещит наэлектризованный воздух. Говорить совсем не было сил. Герман присел за стол и доставать свои записи не торопился. Он молча осматривал угрюмые лица детей, вчерашних детей. Удивительно, как вмиг повзрослели эти ребята!

– Кхм-кхм…, – откашлялся Герман и решил начать лекцию. Поднимать столь болезненный вопрос он не решился. – Сегодня мы должны были поговорить с вами о моделях и методах принятия управленческих решений. В частности, особое внимание хотелось бы уделить такому инструменту, как дерево решений.

Он бросил взгляд на аудиторию. Публика не пошевелилась, у многих тетради так и остались лежать закрытыми. Все смотрели на преподавателя, и он знал, что эти глаза ждут от него совсем иные слова.

– Многим из вас придется использовать его в своих дипломных проектах, – продолжил Герман.

– Вы не хотите сделать перекличку? – выкрикнул кто-то.

– Позже. На это у нас еще будет время, – ответил Герман.

– Неужели вы не в курсе? – не выдержала студентка.

Аудитория оживилась.

– Вам что, не сказали? – подхватил другой, мужской грубоватый голос.

– Вы не знаете про Олега?

– Знаю, – ответил Герман.

Множество глаз впились в него, с вызовом, протестом, возмущением. Да, они не могли смириться с этой вестью. Дико терять кого-то в самом начале пути. Но еще более дико то, что мир не изменился. Стены университета остались на месте, расписание занятий по-прежнему висит на доске объявлений, все люди вокруг продолжают решать какие-то свои мелкие проблемы, и даже преподаватель продолжает втирать какую-то лекцию про треклятое и никому сейчас не нужное дерево решений, а человека нет. Их друга нет.

– Вы тоже считаете, что он – псих? – раздался вопрос.

Чей-то всхлип, как пусковой крючок, запустил волну рыданий.

– Нет! Почему псих? – изумился Герман. – Я совсем так не считаю.

– Они думают, что он псих, – не выдержал паренек. Он вскочил с места и дрожащим голосом, словно взывая к помощи, стал выговариваться: – Типа, повесился, мол, крыша поехала, понимаете? Они его в психи записали. А он не мог! Он никогда бы этого не сделал!