Анатолий Агарков - Как я стал Богом

— Что предосудительного нашли вы в действиях моих?

— Чтоб я тебе свои открыла мысли? Да ни в жисть. Зараз вот к участковому сношусь, пусть он твой проверит паспорт.

— Да ладно, тётя Зой, — продавщица выложила ладони на прилавок. — Почему бы не помочь человеку?

И мне:

— Будете смотреть?

Я потёр ладони, возбуждая импульсацию электромагнитного поля.

— Что попросите в награду?

— Там и увидите, коль ясновидящие вы.

Не увидеть её проблемы было невозможно — всей душой любила фермера Ивана. Да только не свободен он — жена красавица, детей четыре душки. Как же помочь тебе, Валюша?

Стоп! Наташин облик мелькнул в пластах её памяти. Отмотаем-ка назад. Да-да, это она — подходит к торговому ряду, выбирает фрукты. Что это было? Сельский сабантуй. Где это было? Когда? Память продавщицы послушно выдает мне информацию. Всё, нашёл края, где живёт любовь моя. Далеко ль отсюда до Воздвиженки? И это узнаю. Больше меня здесь ничего не держит.

Кланяюсь:

— Спасибо, бабоньки за хлеб и соль, приём сердечный.

Валентина поджала губки:

— И ничего не скажите?

— Наедине скажу.

— Обед, мы закрываемся, — продавщица прошла к двери, выпустила женщин и преградила мне дорогу. — Ну.

— Я мог бы вас избавить от мук сердечных, но это Божий дар, и не поднимется рука. Внушить Ивану, что ты единственное счастье его — тем более. Есть третий путь — жить вместе вам в согласии и любви.

— Бред кобылий!

— Дай ладони.

Я в её мозгах и времени нет деликатничать. Вот это вот убрать, это стереть, а это активизировать. Условности среды, комплексы общественного мнения, собственнические инстинкты — всё к чёрту! Пусть будут просто счастливы.

— Ты любишь Ваню?

— Да.

— Ты будешь почитать его жену?

— Как старшую сестру.

— Жалеть детей их?

— Как своих собственных.

— Ну вот, осталось эти мысли внушить Ивану с Марьей.

— Ты поможешь мне?

— Когда вернусь.

Но уйти в тот день из села Сулимово не дали мне.

— Куда пойдёшь? — у магазина поджидала Таисия Анисимовна. — Дождь, слякоть. До Воздвиженки добрых сорок вёрст — дотемна-то не управишься.

— Ничего и по ночам ходить умею.

— Идём ко мне: отдохнёшь, поешь, в баньку сходишь, а я с тебя что состирну — негоже в таком виде-то разгуливать. Не побрезгуй крестьянским бытом.

Как мог побрезговать, вот мною бы.... Короче, остался.

Дом Таисии Анисимовны большой, опрятный и ухоженный.

— Почему Анискина? — спрашиваю, рассматривая фотографии и портреты в рамочках на стенах.

Хозяйка вернулась, проверив баню.

— Сельчане прозвали — бегают ко мне свои споры решать. Я для них вроде участкового.

Глянула в окно:

— Вон, Глашка на аркане тащит своего. Я вам поставлю, но сильно-то не налегайте — лучше после баньки.

— А мне сказали, с тобою Странник-то ушёл, — заявила, входя, Глафира Петровна и подтолкнула от порога мужа. — Познакомься, Петя.

Со смоляными кудрями, подбитыми сединой, Петро Гаврилович на цыгана был похож — даже серьга в ухе серебрилась.

— Вот это по-нашему! — он хлопнул и потёр ладони. — Чувствуется, рады гостям.

Устремился к столу, свернул с бутылки пробку, два стопаря налил.

— Дёрнем за знакомство?

Дёрнули. Гаврилыч снова налил.

— Какие длинные у вас пальцы.

— Это от гармошки.

— С моими не сравнить.

Накрыл его ладони. Всё, клоун, прискакали. Сейчас я из тебя трезвенника буду лепить и любящего мужа. Чёрт! Зря выпил — алкоголь, зараза, не даёт сосредоточиться. Надо разобраться, где тут у Петра тяга к спиртному прижилась, да вырвать с корнем. К супруге чувства разбудить. Но как подступишься — мысли его скачут, кружат в карусели. Или это у меня? Как бы чего ни повредить ....

Ладони наши расстались, но стопки непочатые стоят, и Петро к своей не тянется.

— В баню-то пойдёшь? — спрашивает его Таисия Анисимовна.

— Сходи, Петро, — уговаривает жена. — Уважь товарища — отпарь....

— Это я зараз, — соглашается Гаврилыч, и мне. — Пойдём что ли?

Хозяюшка суёт мне в руки свёрток:

— Здесь полотенце, чистое бельё, всё там оставь своё — я позже замочу.

Раздеваемся в предбаннике. Петра удивил Масянин глаз.

— Это что?

— Прибор для ясновиденья.

— Ты шарлатан?

— Почему так сразу?

— Где, кем работаешь?

— Бездомный безработный тебе уж не товарищ?

— Да мне плевать. Бич — это бывший интеллигентный человек. Видел, какая у меня жена? Кабы не она, давно бы уж сам загнулся под чьим-нибудь забором.

— Беречь должен.

— Да я её.... мою Глафиру..., — Пётро смахнул слезу, от полноты чувств сбежавшую на седой ус. — Эх!

Он окатил полок водою из котла. Веник в руке, как бич у палача.

— Ложись, раб Божий.

Я контролировал свой организм — мне не жарко, мне не больно, мне не.... Лишь лёгкое головокружение. Но это должно быть от стопки водки. Хотя....

Мне показалось, котёл печи вдруг двинулся на бак с холодною водой. Этого ещё не хватало. Я отвернулся и увидел, как мыльница помчалась за мочалкой. Закрыл глаза. Началось — пироги за утюгами, утюги за сапогами.... Чёрт! Как неожиданно. И как не некстати.

Машу Петру рукой — кончай, кончай хлестаться, помоги.

— А, гость варяжский, недюжишь русской баньки! — Ликует тот и сжалился. — Сейчас, сейчас, водой холодненькой....

Он бросает веник, хлопочет с тазиком над баком. А меня тошнит — свешиваю голову с полка и падаю вниз, теряя чувства.

.... Оно то приходило, то уходило вновь, сознание моё. В минуты просветления Таисия Анисимовна у изголовья с кашкой, иль с бульончиком, или с молочком.

— Выпей тёпленького — с медком, коровьим маслицем.

Я пил послушно — меня рвало — и забывался. Был слишком слаб, чтобы противиться, а хозяйке невдомек, что организму нужен лишь покой.

Приехала "скорая". Медичка постучала градусником по Масяниному оку — вот это пирсинг! — и выписала мне лекарств. Благодаря им, а может вопреки, организм таки пошёл на поправку. На третий день парилки злополучной отстранил заботливую руку:

— Не надо ничего — я не хочу.

Меня не вырвало — уснул, а не забылся.

На четвёртый день увидел у кровати незнакомую старуху.

— Я бабушка Наташи, — представилась. — Нечаева Любовь Петровна.

Таисия Анисимовна на мой немой вопрос:

— Пётр Глафирин разыскал в Воздвиженке, уговорил приехать. Вы поговорите, я в горнице накрою.

И удалилась.

Гостья пристально смотрела на меня, слегка покачивая головою:

— Вот ты какой.... старый. А на челе что у тебя?

— Это после операции, — я прикрыл лоб полотенцем. — Что обо мне Наташа говорила?

— Что добрый и богатый — как у Христа за пазухой с Катюшею жила.

— Как она?

— Да как? Замуж собралась. Человек он вдовый, фермерствует, своих двое пацанов — нужна хозяйка.