Блейк Харрис - Консольные войны

— Тони! — воскликнул Аракава почти с отеческим восторгом. — Ты голоден?

— Нет-нет, я здесь не для этого, — ответил Хармен. — Я тут чтобы помочь. Просто скажите мне, что нужно делать.

Формально Хармен был назначен директором по развитию и приобретению интеллектуальной собственности, но в действительности его работа заключалась в том, чтобы управлять всеми офисными делами Аракавы и просто быть «хорошим парнем». Была ли это роль контролера, доверенного лица или творческого стратега, Тони Хармен был первым, кому звонил Аракава, когда ему что-то было нужно.

— Твоя жена здесь, — сказал Аракава, отмахиваясь от Хармена. — Иди веселись, ешь.

— Я уже поел.

— Ну, тогда, может, искупнешься?

— Давайте я все-таки помогу.

— Нет, — сказал Аракава. — Не сегодня.

— Хорошо, я понял.

Хармен неохотно повиновался и присоединился к своим коллегам, расположившимся у столиков, расставленных по всему заднему двору. Стоявший за грилем Аракава с усмешкой наблюдал за происходящим.

Благопристойные игры компании и похожие на диснеевских персонажи были тем, что видел мир, во что он играл и получал от этого удовольствие, но источником подобных эмоций была сама компания.

Семья превыше всего — вот что такое Nintendo.

Не важно, сколько было продано игр и сколько было заработано денег, нинтен-довское сообщество редко ощущало себя чем-то большим, чем семейный бизнес. Отчасти такая семейная атмосфера поддерживалась тем, что Ямаути правил NCL, а его зять руководил NOA, но все же в большей степени она происходила от уникальной корпоративной культуры Nintendo. Доходность всегда была основной целью, но Nintendo никогда не добивалась ее в ущерб взаимоуважению, лояльности, моральной чистоте и семейным ценностям. Вот почему большинство людей, приходивших в Nintendo, обычно оставались в этой компании до конца своей карьеры.

Как правило, на подобных барбекю-вечеринках говорили только о проблемах Nintendo, но в этом году представилась возможность наконец-то отметить некоторые позитивные события.

Спустя шесть месяцев, на протяжении которых Nintendo находилась в эпицентре антияпонской истерии в США, наконец-то появилась уверенность, что эти дни ушли в прошлое. 11 июня 1992 года члены Главной лиги бейсбола в соотношении 25 к 1 одобрили продажу «Маринерсов» Бейсбольному клубу Сиэтла (с единственным воздержавшимся — владельцем «Кливленд Индиане», который потребовал больше времени на рассмотрение предложения). И хотя данное решение было практически единогласным, потребовались месяцы концессий, тайных встреч и, в конечном счете, согласие Ямаути на статус миноритария. И пусть было сложно найти логическое объяснение (т. е. не ксенофобское и не «а потому что мы так хотим») тому, почему человек, вложивший больше всех денег, не должен получить контрольный пакет, но на это Nintendo пойти была готова. Поэтому покупка «Маринерсов» ни в коей мере не была продиктована корыстными мотивами или безумным расточительством, а демонстрировала глубокую порядочность, честность и приверженность семейным ценностям. В силу хороших новостей из Америки и Лиги бейсбола на нинтендовское барбекю были приглашены сенатор Слэйд Гортон и остальные собственники команды, чтобы дать им возможность получше узнать большую семью Nintendo.

— Ощущение нереальное, — признался Крис Ларсон Гэйл Тильден и ее мужу, когда они все-таки решили воспользоваться бассейном. Ларсон, бывший компьютерный вундеркинд, начал работать в Microsoft в шестнадцать лет, а теперь, в тридцать три, стал новым владельцем «Сиэтл Маринерс». Из всей группы инвесторов, видимо, именно Ларсон больше всех любил бейсбол, о чем свидетельствовала его обширная коллекция спортивных раритетов и его рассказ о «Сиэтл Рейнерсах» на барбекю.

— Я рос, собирая бейсбольные карточки, — сказал он, безуспешно пытаясь подавить искреннюю усмешку. — А теперь, блин, у меня целая команда.

— Я рада, что все в конце концов разрешилось, — сказала Тильден, мельком вспомнив о всей бессмысленности многомесячных разбирательств вокруг «Сиэтл Маринерс». — Жду не дождусь, когда удастся попасть на одну из игр.

— Особенно на игру стадии плей-офф, — пошутил ее муж. Все трое рассмеялись, и разговор перешел на тему работы Тильден в Nintendo.

— А чем именно ты занимаешься в компании? — спросил Ларсон.

— Ой, знаешь, чем только не приходится заниматься, — ответила она. Ее глаза начинали светиться как-то по особенному всякий раз, когда она начинала рассказывать о Nintendo. — Но, как правило, большую часть времени я трачу на руководство журналом Nintendo Power.

— Это же фантастика!

— Так и есть, — сказала она, почувствовав, насколько это здорово — получать удовольствие и удовлетворение от работы.

Будучи специалистом по маркетингу, Тильден и представить себе не могла, что когда-нибудь ей доведется руководить детским журналом, но именно эта неожиданность и была частью удовольствия. Постоянно вспыхивали пожары разной степени ярости, особенно в последний год, и их нужно было тушить как можно быстрее. Теперь, когда у Nintendo было три разных системы (NES, SNES и Game Boy), освещение всех новых событий вокруг этих консолей превратилось в своего рода искусство. Привлекать новых и удерживать старых читателей было нелегкой задачей. Но, пока Тильден с ловкостью акробата с этим справлялась, из компании ушел Говард Филлипс.

Будучи нинтендовским Мастером игры, Филлипс также фигурировал в комиксе «Howard & Nester» и рецензировал игры вместе с Доном Джеймсом и Тони Хар-меном. Дабы избежать подобной ситуации, когда кто-либо из сотрудников Nintendo был раскручен до статуса поп-звезды и его уход становился большой потерей для компании, Nintendo решила не выбирать второго Мастера игры. Образ Говарда убрали из комикса, а за обзор игр стал отвечать Тони Хармен. Фактически Хармен получил ту работу, о которой всегда мечтал Филлипс: не просто оценивать игры, но и создавать их.

— Порой на пути встречаются ямы и ухабы, — рассказывала Тильден об управлении журналом. — Но вообще это похоже на движение под полными парусами.

Слова Тильден выражали возбуждение, разлитое в воздухе. После успешного начала 1992 года маятник, казалось, качнулся в пользу Nintendo. Sega первой выпустила свою 16-битную систему, но агрессивное снижение цен, произведенное Nintendo (на сеговский уровень в 99,95 доллара) во время CES, позволило большой N возвратить себе ту долю на рынке, которую компания отдала новому конкуренту Помимо ценовой политики было еще несколько факторов, способствовавших восстановлению: пиар-смекалка Перрин Каплан, невероятные витрины Джона Сакалея в магазинах… Но прежде всего рост был достигнут благодаря тому, что всегда было основой могущества Nintendo, — хорошим играм. У Sega по-прежнему была более обширная библиотека игр, но библиотека Nintendo росла довольно быстро, и, в отличие от игр конкурента, которые в Nintendo считали по преимуществу отвратительными или же приемлемыми и «выше среднего», нинтендовские игры всегда были выше определенного порога качества. По сути, именно это различие и было сутью различий между Sega и Nintendo. Sega устраивал тот факт, что некоторые из ее игр были не на должном уровне, некоторые были странными, некоторые — жестокими, а какие-то — и вовсе расистскими. Sega философски верила в свободу выбора и считала, что потребитель сам решит, что ему нужно, а что нет. Nintendo же, напротив, выступала против подобного либерального подхода и брала на себя обязательство осуществлять контроль над процессом. Начиная со строгого контроля над разработкой и заканчивая маркетингом, Nintendo стремилась контролировать творческий процесс точно так же, как она управляла розничными продажами и дистрибуцией. И хотя сложно было употреблять слово «контроль» и не приводить в пример Большого Брата, важно отметить, что ничего зловещего в мотивации Nintendo не было. Скорее, это был Большой Брат, который присматривал за своим младшим, желая ему, чтобы он за деньги, которые копил с дней рождения, посещений зубной феи и поисков клада под подушкой, получит от игры эмоции определенного типа. Быть может, этот подход не приносил быстрого успеха, но выстраивание долгосрочного доверия между компанией и геймерами не шло ни в какое сравнение с сегодняшним бумом Sonic the Hedgehog. В Nintendo верили, что после того, как владельцы сеговских консолей несколько раз обожгутся на липе, они изменят свою точку зрения.