Радзивилл Ежи - Гении неба

— Привет, резидент. Заходи. Что у нас нового?

— В городе — не знаю. Честно говоря, у меня сейчас несколько иные интересы. Перемены касаются в основном личного фронта. Кстати, что это у тебя со здоровьем? Не нужна ли профессиональная помощь?

— Знаешь ли, — она хитро покосилась на меня, — Вообще-то со здоровьем все олл райт, я просто не желаю больше участвовать в политических игрищах.

— Аналогично, — серьезно сказал я, вызвав ее легкую полуулыбку, — А знаешь откуда я знаю о твоих серьезных хворях? От Ершова! Он просил передать, что без тебя им никак, и грозился, кажется, вечером заехать.

— Спасибо за предупреждение. К вечеру я разболеюсь не на шутку, — пошутила она, покосившись на отключенный телефон, — Ты будешь, как всегда, кофе?

— Еще бы! Но помилуйте, сударыня, вам, с вашим хрупким здоровьем! — театрально вскричал я.

— Иногда мне кажется, что я вас всех переживу. Ну разве что для любимого внука сделаю исключение.

— И это, товарищи, правильно! — изобразил я Сталина, затягиваясь из несуществующей трубки. Бабашка рассмеялась и ушла колдовать. На кухню, над своим особенным кофе. Она ушла на кухню, а я по кошачьи обошел по периметру ее аккуратную, не захламленную лишними вещами гостинную, подошел к музыкальному центру, что привезли бабушке из Германии, включил его и поставил пластинку.

Кибернетический голос произнес "Революшн!", ему ответило искусственное эхо и начался концерт "Революция" неистового маэстро Жана-Мишеля Жара. Я упал в кресло и отдался музыке, славно исполняемой изделием фирмы "Грюндиг".

Когда Жара сменил спокойный ручеек Дебюсси, бабушка появилась в комнате и приуменьшила громкость:

— Кофе готов, музыкальная пауза состоялась, теперь можешь выкладывать свои новости. Вот пепельница, сигареты. Ты ничего не имеешь против "CAMEL"?

— Угу, то есть ничего. Так вот. Держитесь за кресла, наш аероплан разваливается прямо в воздухе! Я решил узаконить свои отношения с одной или двумя чертовски приятными дамами. Дамы не возражают. Кофе у тебя как всегда — по высшему классу!

— А где твои девочки? — спокойно отреагировала бабушка. Я подмигнул ей:

— Уно моменто, сеньора!

— Они нашего круга, эти девочки? — спросила она еще. Я расхохотался:

— Они МОЕГО круга, эти оторвы, уж за это я ручаюсь!

— Ты знаком с ее родителями?

— Хмм... С матерью одной — да. С родителями другой в ближайшем будущем.

— Я спросила про иное, ну да ладно. Будем надеяться на интуицию и человеческое чутье, — сказала бабушка, — Итак, я готова. Где они?

— Недалеко. Я сейчас их приглашу, — соврал я, — Погоди минутку.

— Мне не очень нравятся твои новые манеры, — сказали мне в спину, — И откуда бы эти кожаные "Ливайс", скажи на милость? Ты связался с фарцой?

— Нет, что ты! Я их честно заработал за истекший период, — полусоврал я, — Погоди, я на минутку.

А за входной дверью мня уже поджидали две чертовски эффективные терранки. Та, что поменьше, знакмо пихнула меня локтем и проворчала:

— Ну че остолбенел, идем, что ли?

— Вы там... это, слова подбирайте, — пробормотал я, — А то могут и на дверь указать. Особенно ты, Юри. Последняя проверка: кто вы будете?

— Ева Лендер, — коротко сказала Эва.

— Юля, — хихикнула Юри, — Ну и имячко!

— Смотри, не произноси ни слова об основной работе твоей мамы, — подчеркнул я, — Здесь это не оценят, — толкнул дверь и громко сказал:

— А вот и они! Проходите, девочки!

В проеме дверей показалась бабушка. Как всегда, меня удивила быстрота, с которой она меняет свою одежду. Сейчас на на ней было строгое темное с синеватым отливом платье:

— Друзьям Андрея в этом доме всегда рады, проходите, располагайтесь, а я сварю еще кофе.

Кто знает такого человека, как моя бабушка, с детства, тот с любыми королями будет говорить запросто, чувствуя себя свободно и раскованно. Одев тапочки, мои жены пересекли прихожую и как кошки замерли на пороге гостинной. Я легонько шлепнул по заду Юри, подтолкнул под локоть Эву.

Юри невозмутимо обошла комнату, потрогала музыкальный центр, состроила гримаску и кинула спину в мягкое, обнимающее низкое кресло. Эва прошла к другому из кресел и собранная, присела на край. Я кашлянул и демонстративно глянул на завязанные немыслимым узлом ноги Юри. Она в ответ показала длинный саблевидный язык.

Из кухни появилась бабушка с подносом, на котором имелись четыре чашечки, никелированный старинный кофейник со спиртовкой, извлекаемый из кухонных недр бабушкой тоько в самых торжественных случаях да еще серебрянный кузовок с печеньем. Поставив поднос на стол, она внимательно посмотрела на моих спутниц. Самоуверенность постепенно слезла с лица Юри, и она приняла не такую свободную, но зато гораздо более корректную позу.

— Это мать моей матери, Татьяна Игнатьевна, — начал я процедуру знакомства, — Это Юля...

— И-из Ленингрээд, жить на улиса Торез, — добавила Юри. Я кивнул:

— Юля из Ленинграда, она плохо говорит по-русски, но все понимает.

— Ева Лендер, гражданка Великобритании, — четко, по военному отрекомендовалась Эва, — Живу в Ист-Сайде Лондона.

Бабушка задумчиво взглянула на меня, затем — на Эву. Перебросилась с ней несколькими фразами на английском. Медоенно сказала:

— Это действительно правда, что вы — англичанка? У вас странный акцент. Фамилия немецкая, а вот выговор ближе к восточной Азии.

— Это легко обьяснить, — пожала плечами Эва, — Мы очень долго мотались по Ближнему Востоку, и это сказалось на языке. Зато вы говорите просто безупречно.

— Было бы странно, если бы после двенадцати лет работы в Лондоне я говорила по-английски плохо — усмехнулась бабушка, — Так что у вас, скажите на милость, за дела с моим внуком?

— Я люблю его, — серьезно сказала Эва, — Это тот человек, который может дать мне счстье и здоровых, крепких, умных сыновей.

— Хорошо, если так, — задумчиво кивнула бабушка, ну а вы, Юля, на каком языке говорите?

— Хо! Мильен язикь и всеь плохой, — засмеялась Юри, — Когда вас не стремает мой тридиксюрн на этот велики Язика, то я говорить на он. Это есть мое вежливость на Ваше Великолепность.

— Нисколько не стремает, — заверила ее бабушка. Повернулась ко мне:

— А теперь давай начистоту — что с тобой произошло и кто они такие?

— Будем считать, что ты готова к неожиданностям? — нервно улыбнулся я.

— Да готова, готова! Давай колись — где был, что делал и вообще!

— Моя внешность изменилась, — сообщил я и коснулся пластины индигала, специально запрограммированного мной на постепенную смену облика. Одно мое лицо перетекло в другое. И не только лицо. Юри пробормотала без тени акцента:

— "Речь — клевета. Молчание — ложь. Выход за их пределами", так сказал Конфуций.