Максим Есаулов - Потерявшие солнце

– А как отца его найти? – Антон щелчком избавился от десантировавшегося ему на плечо с потолка таракана.

Квартира начинала действовать ему на нервы.

– Погоди… – Она долго рылась в кучке бумажек на полочке над столом. – Вот!

Антон посмотрел: Градусов Лип Евгеньевич, 177-21-15. Подошел Игорь:

– Мужик мертвый абсолютно! Ни бэ, ни мэ. У тебя чего?

Антон показал. Игорь вынул записную книжку:

– Это телефон на Альпийском.

– Где его комната?

Она с трудом поднялась и, выйдя в микроскопический коридорчик, открыла первую дверь:

– Вот!

Комната действительно выглядела нежилой. Тахта, стол, шкаф. Все покрыто пылью. Постель не стелили давно. Одежды в шкафу почти нет.

– Ничего интересного. – Гималаев посмотрел на Антона: – Снимаемся?

Тот кивнул и бросил взгляд на спящего в прихожей на стуле хозяина квартиры, у ног которого валялась палка.

– Не сильно-то вы Витю любите.

Женщина подняла на него на секунду прояснившиеся глаза и неожиданно распахнула халат. Лампочка здесь была ярче, чем в кухне, и Антон отчетливо увидел глубокие порезы вокруг сосков.

– Коли дома не было. Мало того, что всю задницу мне разорвал, достал свой тесак, взял за волосы и давай чиркать. «Я, – говорит, – тебе сиськи отрежу и жрать заставлю, как в Афгане». Насилу умолила. И глаза – бешеные-бешеные.

Антон и Игорь переглянулись.

Через приоткрытую дверь было слышно, как стучит по железным мусорным бакам холодный дождь.

– Отец у него действительно приличный. – Максаков снял обвисшую от воды шляпу и бросил на стол. – Стас, включи чайник.

От форточки тянуло сыростью. Казалось, что дождь идет прямо в кабинете. Антон захлопнул фрамугу и заглянул в дальний отсек. Ледогоров спал, укрывшись чьей-то старой шинелью. Пары алкоголя плотно оккупировали атмосферу.

– Он сам предложил, – продолжал Михаил, – если придет – скрутить и доставить нам. С крышей у парня совсем плохо. Ни в каком Афгане он не служил, да, кстати, и не мог – он в восемьдесят восьмом призывался. Хотя отец говорит, что Афганом бредил. Сидел за избиение своей девчонки. Сломал ей нос, челюсть, два ребра и ключицу. По сто восьмой. Три дали, через два вышел.

– Где же он гасится? – Гималаев задумчиво взял у Андронова дымящуюся чашку.

– Отец дал пару адресов его старых друзей, но есть ли смысл к ним соваться ночью? Вряд ли он там.

– Надо зоновские связи поднимать, – подал голос Стас.

– Это только утром.

– Сейчас чай допьем и до бистро прокатимся, где он вчера бузил и откуда наш свидетель сбежал. – Максаков закурил. – Вдруг там чего узнаем.

– Ага, или он там сидит.

– С табличкой «Я – маньяк-убийца Градусов».

– А вокруг трупы.

– С отрезанными…

Папиросы кончились. Антон встал:

– Я за куревом. Кому чего надо?

– Денег, водки и женщин…

На пачку «Беломора» пришлось выгрести всю мелочь из всех карманов. Не хватило двадцати копеек. К счастью, ларечница была доброй и поверила «в долг». На входе в отдел Новоселец махнул ему из-за стеклянной перегородки рукой. Антон подошел. В дежурке наступил «полночный тайм-аут», и наряд кайфовал в ожидании грядущего утреннего кошмара. Костя держал в руках несколько паспортов. Настроение у него было отличное.

– Ты когда-нибудь видел инициалы из трех букв?

– В каком смысле?

– Да не в матерном. На, смотри. Антон взял паспорт. Выдан в Улан-Удэ.

Саханов Грлтэ Даши Дандокович. Бурят. Вложена справка, выданная Саханову Г. Д. Д. Он вернул документ.

– Прикольно.

– Я вообще об именах и фамилиях скоро смогу книгу написать. – Костя откинулся в кресле. – Насмотрелся. Вот ты знаешь, что есть такое русское имя – Лип? Я только сегодня узнал.

Антон усмехнулся:

– Я тоже.

Он повернулся и пошел к лестнице. Постояв на первой ступеньке пару секунд, вернулся:

– Костя, а ты где это имя услышал?

– Задержанный был с утра, – Новоселец посмотрел в журнал, – Градусов Виктор Липович. Стало быть, отец его…

– Открывай быстрее. Когда ты его отпустил? – Антон ворвался в дежурку, размахивая руками. – Где его взяли? За что?

– По «мелкому», у «Чернышевской», кажется… еще утром… Я его целый день развозил: в вытрезвитель, в суд, в «приемник» на Захарьевскую… А чего он тебе…

– Где он сейчас, Костя? – Антон с трудом сдерживался, чтобы не кричать.

– В третьей камере. На Захарьевской дезинфекция. Сказали завтра привозить.

– Его повязали в шесть двадцать, когда он писал на тротуар. – Антон сидел на столе и болтал ногами как первоклассник, рассказывающий «страшную» историю. – То есть, когда обнаружили труп, осматривали его, устанавливали, ездили по адресам, Градусов был здесь. Не все время, конечно. До обеда в вытрезвителе, потом в суде, где за неповиновение постовым получил семь суток, и опять здесь. Круто, да?

– В сводке напишут, – продекламировал Андронов, – в результате проведенного комплекса оперативно-розыскных мероприятий под руководством начальника РУВД…

– До сводки еще дожить надо, – прервал его Максаков, – ножа нет, как убивал – свидетелей нет, в трезваке, надо полагать, его заботливо загнали в душ, так что на нем следы если только на одежде.

– Его же видел этот… Ученик.

– Ну и что, пришел, увидел труп, испугался: судимый – будут подозревать. Отпечатки – так он там бывал. Короче, надо его разваливать.

Дверь отворилась. Игорь Гималаев вошел и, шумно выдохнув, взял со стола сигарету.

– Ну?

– Чего «ну». Пришел, увидел труп, испугался: судимый – будут подозревать и тэ дэ.

Антон усмехнулся:

– Как по нотам.

– Накаркал, блин. – Максаков сплюнул. – Который час?

– Ровно три.

– Ну чего? Будем делиться по парам и душить его. До утра хотя бы.

– Чур, я с Игорем начинаю. – Андронов поднялся.

– Мне все равно. – Антон пожал плечами.

– А запрещенное Женевской конвенцией оружие применять будем? – Полянский кивнул на отсек, где спал Ледогоров.

– Ты что, садист? Он умрет раньше, чем успеет признаться.

За Андроновым и Гималаевым хлопнула дверь.

– По сколько работаем? – Антон встал.

– По часику, я думаю. – Максаков прислонился к стене, закинув ноги на стол. – Я у себя подремлю. Свистнешь?

– О’кей.

Кабинет находился с подветренной стороны, и здесь было еще более промозгло, чем у Ледогорова. Антон пожалел, что заранее не включил рефлектор. Воткнув штепсель в розетку, он сдвинул стулья и лег, не снимая куртки и ботинок. Темнота дышала холодом. Ее ледяные пальцы щекотали плечи и спину. Кто-то прогрохотал по коридору. За стенкой, у Полянского, бубнил приемник. Сон не шел.

Антон вспомнил, как раньше, возвращаясь с ночного дежурства домой, он принимал душ, выпивал бутылку пива и, забираясь в чистую теплую, пахнущую крахмалом постель, проваливался в сладкую негу. Раньше… До того как перестал спать… До снов… Когда еще белье было белым… Глаза постепенно привыкали к темноте. Он с усилием закрыл их. Закружились, завертелись разноцветные круги. Зашумело в ушах. Покачнулась и поплыла прочь действительность. Все белое-белое…