Борис Седов - Наследница

Медсестра не могла говорить. На какое-то время у нее отнялся язык. Впрочем, она нашла в себе силы отрицательно покачать головой.

— Не признаешь?

Оксана молчала. Молчал и Николай, с интересом наблюдая за разворачивающимся у него перед глазами действом.

— Не признаешь, Федоренко? Не слышу! Отвечай!

— Не признаю, — наконец удалось просипеть медсестре. — Меня заставляли. Если бы я отказалась, меня бы убили.

— Та-а-ак, — протянул Николай, и Тамаре стало ясно, что он наконец поверил.

— Как давно начались операции над детьми? Отвечай! Быстро! Не думая!

— Вы меня не убьете? У меня есть надежда остаться в живых?

— Как давно начались операции над детьми?! — Ребром ладони Тамара хлестко ударила медсестру по лицу. — Отвечай! Быстро!

— Года два… Я не помню… Наверное, два года назад… — У Оксаны из носа пошла кровь, испачкала халат и нарядную ночную сорочку.

— Сколько детей вы убили?

— Не знаю… Может быть, двадцать… Я не убивала… Я не врач, я только сестра..

— Да хоть санитарка, нам начихать, — презрительно поморщилась Тамара и бросила взгляд на Николая. — Тебе всё понятно?

Тот промычал нечто невнятное, но и без того было видно: понял.

— Вопросы есть?

— Нет, — сказал он. И без единой эмоции, без ничтожной заминки хладнокровно сам решил участь Оксаны:

— Убивать ее будем не здесь. Вывезем к речке. Пошли, тварь! — Николай грубо схватил абсолютно утратившую чувство реальности, совершенно обмякшую медсестру за тонкую руку, резко дернул ее на себя. — Подыма-а-айси! И можешь не одеваться. В машине тепло. А когда приедем на место, тебе будет уже всё равно.

Ноги Оксану не держали, и Николай за волосы поволок ее вниз по лестнице. Тамара обратила внимание, что за Федоренко тянется мокрый след, и ухмыльнулась, цинично подумав: «Этот двухэтажный курятник располагает к недержанию мочи».

— Коля, эта овца изгадит тебе всю машину, — заметила она, когда Николай распахнул правую дверцу «Паджеро», поставленного почти впритирку к крыльцу, и принялся затаскивать медсестру на заднее сиденье. — Она мокрая.

— Хм. — Над разрешением этой проблемы Коля долго не мучился. Просто содрал с Оксаниных плеч халат, зацепил пятерней за ворот ночнушки и резко дернул вниз, моментально превратив нарядную шелковую сорочку в обычную тряпку. Всего два четких движения, всего пара секунд, и вот перед Николаем стояла на коленях абсолютно голая медсестра Федоренко.

— Чувствуется опытная рука, — не удержалась от ехидного замечания Тамара. — Где натренировался?

— Ну уж всяко не со Светланой Петровной. — Ногой Николай пододвинул к Оксане обрывки рубашки. — На, подотрись. И лезь в тачку. Не заставляй тебя бить.

Пожалуй, медсестре было уже на всё наплевать. Бить, не бить — какая теперь, собственно, разница?

Она всхлипнула, завалилась на бок и замерла. Коленки поджаты к самому подбородку, тело, кажется, принадлежит не человеку, а какой-то гигантской мокрице.

«Почему такое белое? — непроизвольно подумалось Тамаре. — Потому что такая темная ночь? Как нельзя более подходящая для приведения в исполнение смертного приговора?» — Она оторвала взгляд от медсестры и только сейчас обратила внимание на то, что шагах в пяти от машины маячат трое охранников. С интересом пялятся на бесплатное шоу. Пялятся, но и только. Если здесь вершит правосудие Николай, их, охранников, место в сторонке.

— Поднимайся, шалава! Подотрись! — Коля несильно приложился огромным ботинком к голой заднице (белой-белой), и Оксана громко икнула.

— Сдай ее нам в аренду. На пятнадцать минут, — подал голос один из охранников, но Николай не обратил на него внимания. Левой лапой зацепил Оксану за волосы, правой — подхватил под тощую жопку и…

— Оп-па! Сученка!

…без малейших усилий, легко, словно кошку, зашвырнул в «мицубиси».

— Садись в машину. Я схожу вымою руки, — бросил он Тамаре и шагнул на крыльцо. И уже открыв входную дверь, наконец удостоил вниманием ночных сторожей. — Всё, публика. Шоу закончено. Идите к себе, отпирайте ворота. Мы сейчас выедем. А про то, что сейчас видели, никому ни гу-гу!

И Коля выставил перед собой пудовый кулак размером со средний кочан капусты. Неизвестно, разглядели ли в темноте этот жест охранники или нет, но все трое немедленно развернулись и послушно поплелись открывать ворота. И следить за тем, чтобы на вверенной им территории «Простоквашина» всё было спокойно и тихо.

Тамара устроилась в джипе, обернулась назад. Медсестра, втиснувшись между сиденьями, замерла на полу в позе «раком».

— Ништяк, сестренка. — Тамара не удержалась и шлепнула ладошкой по голой спине. — Не киксуй. Молись и думай о том, что всё хорошее когда-нибудь подходит к концу. И начинается геморрой. Это правило писано не для тебя одной. Оно для всех. Утешайся тем, что, в отличие от остальных, твой геморрой скоро закончится.

— Когда? — неожиданно подала голос Оксана.

— Не знаю. Как только найдем подходящее место. Много времени, думаю, это у нас не займет. Молись!

Вместо этого медсестра разрыдалась. Так и не решившись сменить неудобную позу.

Подходящее место Николай выбрал на берегу Оредежа. Совершенно не заботясь о светомаскировке, поставил джип так, чтобы фары освещали границу непроходимого ивняка, выбрался из машины и достал из багажника маленькую саперную лопатку. К этому моменту Оксана уже перестала рыдать и даже перебралась с пола на заднее сиденье.

— Если вдруг надумаешь выскочить из машины, — предупредила Тамара, — имей в виду: я догоню тебя без проблем. После чего сделаю всё для того, чтобы ты мечтала лишь об одном: поскорее подохнуть. Вот только тогда подыхать ты будешь долго. Иногда я бываю очень жестокой.

Предупреждение было излишним. Ни о каком побеге Оксана даже не помышляла. Инстинкт самосохранения у нее полностью атрофировался, и она безучастно наблюдала за тем, как Николай в свете фар роет для нее могилу.

Тамара воткнула в магнитолу кассету с «The Garthering».

— Тебе нравится? — обернулась она к медсестре. — Под такую музыку приятно прощаться с жизнью.

— Я не люблю иностранщину. Мне нравится, когда по-русски. Или по-украински, — вздохнула Оксана.

— Ты украинка?

— Да, из Одессы. Там у меня мама и бабушка. А я у них единственная дочка и внучка. Они меня очень любят. — Медсестра опять всхлипнула. Развернув к себе панорамное зеркало, Тамара наблюдала за тем, как она ладошками протерла глаза. — Мы всю жизнь жили в кошмарной коммунальной квартире. Такие бывают, наверное, только в Одессе и только в районе Привоза. Поэтому я всегда мечтала о своем собственном доме. И почти на него накопила… Если б не дом, я никогда бы не стала заниматься подобным.