Борис Седов - Наследница

«В середине апреля мой отец проиграл в игровых автоматах крупную сумму. Ему грозили большие неприятности, но тут ко мне обратился знакомый отца, Борщук, с предложением погасить этот долг, если я соглашусь участвовать в одном предприятии, суть которого в том, чтобы убивать детей, находящихся в сиротском комплексе „Простоквашино“, и извлекать у них донорские органы для дальнейшей продажи…»

— Всё понятно? — Тамара выключила диктофон, уперлась взглядом в абсолютно спокойного Борщука. Либо он был пьян, либо не понимал, что для него все уже рухнуло. — Бери ручку. Пиши.

— И не подумаю, — усмехнулся мент. — А ты, сучка, уже завтра будешь валяться у меня в ногах и молить о прощении!

Нет, он не был пьян. Он, и правда, не понимал, не верил, что его сейчас могут убить.

Но ничего другого не оставалось.

— Что же, мне очень жаль. — Тамара сняла ПММ с предохранителя, передернула затвор. — Придется тебя засмолить. — Она шагнула к Борщуку, уперла ствол ему в висок. — Последний раз предлагаю: бери ручку, пиши.

— А не пошла бы ты! — Мент даже не шелохнулся. Он не сомневался в том, что эта девица не выстрелит. Она не сможет.

Он не знал, что это за девица!

Тамара нажала на спуск, и пистолет громко хлопнул.

Мозгами, вышибленными из головы Борщука, основательно забрызгало сидевшего рядом Розова. Чиновник из администрации губернатора громко икнул, выпучил зенки. И, кажется, его вырвало. Вот только выход блевотине был перекрыт — рот был надежно заклеен скотчем. Розов несколько раз судорожно дернулся на стуле и следом за мертвым Борщуком грохнулся на пол.

— Он захлебнулся, — как ни в чем не бывало, поставил диагноз Андрей. — Содрать с него скотч?

— Не надо. Пусть подыхает. — Тамара спокойно наблюдала за извивающимся на полу Розовым. — У нас остались еще двое. И анестезиолог. Может быть, они хотят жить сильнее, чем эти. — Она дождалась, когда захлебнувшийся блевотиной Розов откинется на спину и затихнет, и содрала скотч со рта очередного клиента — на этот раз им был Александр Васильевич Котов. — Я надеюсь, вы поняли, что я не шучу.

Инспектор комитета по образованию лязгнул зубами и попытался кивнуть. Его колотило. Вряд ли бы он смог сейчас удержать в руке ручку.

— Выпей водки, — кивнула Тамара на наполненные стопки. — Успокойся. Садись за стол и строчи явку с повинной. Денис, сними с него браслеты. И вот с этого тоже, — посмотрела она на бледного Шлаина. — Пишите, мерзавцы! Со всеми подробностями. Не приведи Господь, хоть что-то пропустите… Андрюша, пожалуйста, приведи сюда анестезиолога. Пусть присоединяется к этим писателям. Его показания тоже кое-что значат… Эх, жаль, в свое время я не додумалась попросить написать такую бумажку Светлану Петровну.

Шлаина, Котова и Никитина расстреляла Тамара. Потом тщательно протерла ПММ и вложила его в ладонь Борщука. Пускай прокурорские следаки поломают головы: действительно ли высокопоставленный мент сначала замочил своих собутыльников, а потом застрелился, или всё это инсценировка? Впрочем, следакам работы здесь хватит. Чего стоят несколько листов писчей бумаги, заполненные откровениями троих детоубийц и аккуратно сложенные на уголке стола!

— Всё тихо? — Тамара подошла к Гадиру, с автоматом в руке прогуливающемуся вокруг белой «Волги». — Как девочка?

— Дэвочик спыт. Закончилы, да?

— Да. Уходим.

— А дэвочик? А ахраннык?

— Отъедем подальше, я позвоню Ольге. Она освободит этих героев. — Тамара кивнула на будку дежурки, где валялся один из охранников. — И заберет девочку.

— Я гаварыл сы нэй, — сообщил Гадир, и Тамара замерла, изумленная.

— Она знает русский?

— Нэт. Я знаю пушту. Она ыз Афганыстан.

— Ни хрена себе! Куда забрались! Если бы я не разворошила их гадючье гнездо, они начали бы возить детей из Бразилии! — Следом за Гадиром Тамара вышла за ворота и, стараясь не вляпаться в грязь, принялась осторожно пробираться по раскисшей грунтовке. С неба закапало. Хорошо. Дождик не помешает, хотя бы смоет отпечатки протекторов. — И что тебе эта девочка рассказала?

— Нычиго асобенный. Сказал, что эй четыре года. Сказал, что радытели умэр. И всё.

— А как зовут ее?

— Ах, ны сыпрасыл, — воскликнул Гадир, споткнулся и чуть не шлепнулся в лужу.

— Чего же ты? Не спросил самого главного. — Тамара замолчала, сосредоточив внимание на темной дороге. И только минут через десять, когда наконец подошли к оставленным в стороне от «Простоквашина» минивэну и джипу, задумчиво произнесла. — Ничего, завтра я узнаю, как зовут эту крошку.

…Она набрала номер Ольги, когда они уже проехали вырицу.

— Мы закончили. Как ты?

— Я ничего. А Маринка, когда были выстрелы, даже не проснулась.

— И сейчас спит?

— Без задних ног, — усмехнулась Ольга, и Тамара порадовалась за нее: за полгода эта девчонка на удивление быстро смогла научиться не нервничать по пустякам и держать в узде эмоции.

— Оля, тебе сейчас предстоит выйти на улицу. Найди где-нибудь нож и освободи охранников. Потом забери девочку. Она спит в «Волге» на заднем сиденье. И вот еще: если кто-то потом задаст тебе вопрос, как так получилось, что ты ночью поперлась на улицу, отвечай, что услышала выстрелы. Сначала боялась. А потом всё же не выдержала и решила проверить, что происходит.

— Я найду, что ответить. Лучше скажи, всё кончено?

— Да. Оля, завтра обязательно позвони, расскажи, что у вас происходит. А как только у вас всё чуть-чуть успокоится, я подъеду.

«Ведь надо же узнать, как зовут эту маленькую афганку. — Тамара отключила трубку, оперла затылок о подголовник и закрыла глаза. — Интересно, не могу припомнить, чтобы я в жизни хоть кого-то спасла. Эта девочка первая.

Эх, как жаль, что всё закончилось!»

В конце сентября Монучар распорядился:

— Довольно топтаться на месте. Я устал ждать. Принимайтесь за Тамару плотнее. Для начала установите за ней наблюдение. Если заметит, плевать. Это, пожалуй, и к лучшему. Но пока не отдам приказ, не пытайтесь ее захватить. Просто заставьте ее понервничать. Глядишь, и допустит какую-нибудь глупость.

— Понял, — четко ответил Ираклий. — Понаблюдаем. Заставим понервничать. Высылай еще денег.

Тот день стал первым, когда за темно-синим «фордом» принялись попеременно таскаться то старая зеленая «Нива», то черная «Волга», то красный «Фольксваген Пассат».

Первый полет моего «Челленджера-600» — в Афины. В качестве пассажиров — Олег и пятеро сопровождающих его боевиков из Москвы. Они должны привезти мне подарочек — Монучара.

Я провожаю их на Пушкинском аэродроме. А вечером, как это ни странно, на меня всей своей гигантской массой наваливается тоска. Нет, даже более чем тоска. Одуряющее чувство одиночества, нервяк, отчетливое ощущение того, что должно произойти что-то плохое. Давненько со мной такого не бывало.