Александр Золотько - Под кровью — грязь

Странно, он принял решение, он не убил наблюдателя, но ни облегчения, ни дискомфорта при этом не испытал.

Палач оглянулся в дверях. Роль посланца исполнит Гаврилин. Это значит, что сегодня суждено умереть другому человеку. Человечку.

Агеева колотило. Противный мелкий озноб заставлял дрожать все тело, и изнутри подступала тошнотворная слабость. Агеев попытался было задремать, но тело не могло уснуть. Внутри Агеева словно образовалась пустота, в которую он падал и не мог удержаться за скользкие края своего сознания.

Страх. К нему снова вернулся страх, снова что-то ледяное вынырнуло из темноты и захлестнуло сердце и мозг ледяной паутиной. Как тогда, под давящим светом фонаря, после того, как он убил… Тысячу лет назад. Все это было тысячу лет назад.

Это было так давно, что Агеев смог убедить себя в том, что этого вообще не было. Не было черной тени ночного кошмара, не было полыхающего белым огнем клинка в темноте – он верил, что этого не было, что его темная сила всегда была с ним, что всегда он был тем безжалостным и страшным Солдатом.

И вдруг этот испуг. Если бы четыре часа назад в коридоре он действительно перечеркнул жизни этих двоих одной автоматной очередью, ему было бы легче. Он бы отгородился стеной выстрелов от своей слабости и своего страха.

– Есть будешь?

Агеев вздрогнул:

– Что?

– Есть будешь? – Бес обернулся от стола к Агееву, – Тут Крутой жратву в сумке оставил.

– Жратву… – Агеев попытался стряхнуть с себя оцепенение и не смог.

– Ну да, колбаса, консервы.

– Не хочу, – ответил Агеев, подавив подступившую тошноту.

– Как знаешь, мы тебе оставим. А ты будешь, Наташка?

– Не хочу, – ответила Наташка, и Агеев оглянулся на ее голос – слабый и безжизненный.

Что это с ней? Сидит голая, завернувшись в одеяло, возле самой печки. И не хочет есть… Агеев снова сглотнул. Нет, о еде он не может даже думать. Мысли упрямо возвращают его в залитую кровью и горячей водой караулку и в темный коридор склада.

Агеев сунул руки под мышки, чтобы унять их дрожь.

– Все-таки Крутой молодец, – что-то пережевывая, сказал Бес.

Наташка промолчала. Стрелок, которого сменил на улице Блондин, кивнул. Он держался особняком и молча ел сидя на табурете возле самой двери.

– Крутой молодец, – выдохнул Агеев. – Молодец.

– Ага, – кивнул Бес, – вот провернем последнее дельце, поделим бабки и – отдыхать.

Последнее дельце. Агеев напрягся. Последнее дельце. Это Бес верно подметил.

– Так как же все-таки зовут твоего Крутого? – спросил Агеев.

– А какая, хрен, разница, ты вон – Солдат, он – Стрелок, я – Бес. Меня не колышет, как вас там еще зовут.

– А как он нас нашел? Ты не думал об этом?

– Нет, – честно признался Бес.

– И я не думал. А стоило бы.

– Нашел и нашел, – сказала Наташка не отрывая взгляд от огня, – плохо прятались.

Агеев зло улыбнулся. Плохо прятались. Не мог один человек раскопать все о них. Эта мысль пришла в голову Солдата впервые. И словно услышав эту мысль, подал голос Стрелок:

– Солдат прав – все это очень странно. Зачем ему все это – стрельба, налеты?

– Как зачем? – чуть не поперхнулся Бес, – А деньги? Бабки, мани? Вы что, охренели совсем?

– Деньги – это понятно. Но ведь мы же не всегда получали при налете деньги.

– Значит, ему кто-то заплатил потом, – Бес налил себе что-то из бутылки в пластиковый стакан.

Агеев кивнул:

– Заплатил кто-то.

Это понятно. Кто-то заплатил, а вот как делить будет? И будет ли вообще делить?

Да и не в этом дело. Не в этом. Дело в том, что этот самый Крутой дважды унизил его, дважды толкал в пасть ночному кошмару. Дважды он унижал его, Андрея Агеева, Солдата. Теплая волна прокатилась по телу Агеева, теплая волна покоя.

Все стало понятно. Мир снова принял четкие очертания. Есть человек, виновный во всем. И этого человека нужно будет наказать.

Агеев почувствовал, как успокоительное тепло превращается в огонь, который вначале затлел где-то в груди, а потом полыхнул в голове. Это действительно будет последнее дельце. Солдат потом разберется во всем, узнает, откуда у ублюдка такая информированность.

Агеев оглядел сидящих. Эти его поддержат. Бес и Блондин за бабки, Стрелок – он, наверное, захочет тоже все выяснить, Наташка… Наташка сможет немного поиграться с этим мужиком.

– Мне кажется, нам нужно будет прижать этого… Крутого, – сказал Агеев.

– Что? – не понял Бес.

– После всего этого поговорить с ним откровенно. Откуда он такой умный, кто нас всех ему сдал, – Агеев посмотрел на Беса и торопливо добавил, – выяснить, где все деньги.

– В этом что-то есть, – неторопливо сказал Стрелок. – Мне бы не хотелось, чтобы меня снова кто-то нашел.

Бес молчал, и Агеев принял его молчание за одобрение.

– Мы с ним так поговорим, что он все скажет. Правда, Наташка?

Наташка поежилась, медленно повернулась к печке спиной. Ее взгляд остановился на Стрелке, потом переполз на лицо Агеева.

– Поговорим, – тихо сказала Наташка, облизнув губы, – накопилось слишком много долгов.

Агеев почувствовал, что ему захотелось есть. Все нормально. Все будет хорошо. Он докажет этому гаду, что с Солдатом никто не может так поступать. Никто. Осталось только поговорить с Блондином.

– Бес, ты уже поел?

– Ага.

– Пойди смени Блондина.

– Без проблем, – сказал Бес и встал.

Вот ублюдки, подумал Бес. Это ж на кого они хвост подняли? Ладно, не будет Бес спорить с ними, еще замочат. Бес это обсудит с Крутым.

Бес надел влажную куртку, шапку, взял с дивана автомат и вышел из халабуды. Деньги они хотят, суки.

Бес поднял воротник. Холодно.

Бабки им нужны. Крутой им не указ. Ладно.

Бес зло сплюнул. Он искренне обиделся на всех из-за Крутого. Тот неожиданно стал для Беса единственным человеком, которому Бес доверял. Это было необычное ощущение, это был не привычный для Беса страх, а что-то очень напоминавшее уважение. Кроме этого, подумал Бес, отправив Блондина греться, так деньги можно будет поделить только на двоих. Крутому и ему.

Бесу даже показалось, что на улице потеплело.

Его били по лицу. Вот сволочи, подумал Гаврилин, какого черта. Такое впечатление, что удары доносятся откуда-то издалека, хотя сомнений в том, что бьют по его лицу, у Гаврилина не было. И еще кричат. Тоже издалека. Километров с десяти, предварительно засунув в рот подушку средних размеров.

Господи, почему ему так плохо? Почему… Стоп. Почему ему вообще хоть как-то. Ведь его должны были убить. Палач наклонился к нему, посмотрел прямо в глаза… А потом кто-то стал бить Гаврилина по лицу.

Нужно попытаться открыть глаза. Нужно. Гаврилин подумал об этом как о чем-то к нему не относящемся. Открыть глаза. Чем? И чьи?