Сергей Соболев - Последний бой

— Слава богу, жив, здоров. — Они оба суеверно постучали костяшками пальцев по столешнице. — Он спалил себя как прикрытие, вот что имелось в виду. Теперь вот мы вынуждены его отозвать.

Он не успел закончить, потому что в кабинете раздался зуммер внутреннего телефона.

— Да, слушаю.

— Сергей Юрьевич, — прозвучал в трубке суховатый голос Мануйлова, — Мокрушин уже прибыл?

— Да, он сейчас у меня.

— Зайдите, пожалуйста, оба ко мне в кабинет.

Услышав то, что ему сказал Мерлон, Рейндж сначала даже не сообразил, что бы все это могло означать.

— Я — уволен? — тупо переспросил он.

— Да, вы уволены, — спокойным тоном сказал глава «четверки». — Причем уволены вы были по «собственному». Рапорт, если я не ошибаюсь, был подан вами девятнадцатого января.

— Но я же с воспалением тогда лежал! — удивился Рейндж. — У меня температура была за сорок...

— Не знаю, возможно, вы написали его в бреду, — поправив очки на переносице, сказал Мерлон. — Как бы то ни было, но ваш рапорт был в тот же день удовлетворен и вы более не являетесь действующим сотрудником, прикомандированным к аппарату Совбеза... Кстати, только что у меня здесь был начальник кадрового управления, и он подтвердил, что вы уже более месяца как в запасе.

— Жаль, что мне об этом раньше не сказали.

— Как уволили, так и восстановим... когда время подойдет, — успокоил его Мерлон. — Я думаю, Мокрушин, вы уже поняли, куда я клоню?

Рейндж скосил глаза на портрет Главкома, висящий над головой Мерлона, но в его вежливо-прохладном взгляде не нашел ответа ни на один из имеющихся у него вопросов.

— Куда и когда? — спросил он, чувствуя каждой клеткой организма мгновенно навалившуюся на него свинцовую тяжесть. — Вообще-то я немного не в форме.

— Это личная просьба Кондора, — сказал Мерлон.

— Андрей там остался голый и босый, без всякого прикрытия, — уточнил Шувалов. — А дело, надо сказать, чрезвычайно ответственное и деликатное.

— Так бы сразу и сказали, — на миг забывая о служебной координации, сказал Рейндж. — А то «уволен», да еще «в бреду»!

— Завтра утром вылетаете во Францию, — дав ему время слегка успокоиться, сказал Мерлон. — Ну а теперь слушайте внимательно...

Разборка в Куршевеле повлекла за собой сразу несколько последствий, как негативных, так и позитивных, и в целом, как ни странно покажется, продвинула «тайных эмиссаров» Кремля к той цели, которая была перед ними поставлена.

Честно говоря, Кондор ожидал, что вся эта история — как говаривал один из классиков — «любимая народная забава... драка русских с кабардинцами» — может закончиться для всей их миссии в целом и для него в частности очень и очень плачевно. Как минимум, полагал он, их всех, а его в особенности, заметут в местный полицейский участок, закроют здесь или перевезут в иное место, в Лион или Гренобль, начнут допрашивать, составлять протоколы, возможно, даже выдвинут какое-то обвинение. И чем все это может закончиться, трудно себе даже вообразить...

Будь он в Куршевеле один или же на пару с Лешим, то сразу по окончании разборки, конечно, постарался бы сделать ноги. Но... он был ответствен за безопасность своего нынешнего компаньона, да и вообще пополам с Захаржевским нес ответственность за конечный результат всего их, казавшегося ему теперь почти безнадежным мероприятия. А потому не мог себе позволить того, что сделал — по его, правда, приказу — Подомацкий: немедленно покинуть этот французский курорт, уехать прямо ночью, не дожидаясь, пока местная полиция начнет проводить серьезное расследование и отлавливать всех, кто может быть причастен и к самой разборке, и к гибели людей.

Впрочем, события в ту ночь и на следующее утро развивались самым странным, самым необычным образом.

Вся их «сборная», все пятеро, включая женщин, вернулись с экстремального тусняка в свой отель «Белькот» живыми и невредимыми. К Захаржевскому почти сразу же пришли двое мужчин, один из которых говорил только по-французски. Жорж вдобавок сделал пару звонков. Уже вскоре он сообщил Андрею самое важное. Во-первых, в последние два-три года, когда увеличился наплыв русских, драки здесь, в Куршевеле, стали настолько частым и обычным делом, что превратились почти в обычай, в нечто само собой разумеющееся. Во-вторых, прежде чем на месте разборки появилась полиция, чечены успели вынести из кабака троих своих пострадавших соплеменников — убитых или тяжелораненых, — погрузить тела в машины и увезти их в неизвестном направлении. В-третьих, если нет убитых и раненых, то и все это дело будет спущено на тормозах, и никакого мало-мальски серьезного расследования по нему проводиться не будет. Ну а то, что кто-то слышал выстрелы, — если даже он решится открыть рот и дать показания, — то, наверное, палили по пьяной лавочке, в воздух, потому что русские, когда напьются, ведут себя как буйнопомешанные. В-четвертых, наконец, и это главное, им вообще не о чем беспокоиться, потому что владелец отеля «Белькот», как выяснилось, чем-то обязан молодому банкиру Захаржевскому, и еще, как дал понять Жорж, если это нужно будет для дела, они сейчас способны скупить весь Куршевель на корню, вместе с его мэром и полицией в придачу.

Понедельник, как известно, день тяжелый.

Ночь, довольно тревожную, они провели в апартаментах отеля «Белькот». Утром, в половине девятого, вместе с вещами, двумя машинами отправились на местный вертодром, а уже оттуда, на борту арендованного вертолета, перелетели на Ривьеру, в уже знакомый им город Антиб.

Здесь они потеряли первого члена их собранного наспех коллектива: Захаржевский и Бушмин вызвали к парадному отеля, в который они вернулись после пятидневного отсутствия, такси и отправили девушку Федора в местный аэропорт, откуда она должна будет вылететь ближайшим рейсом в Париж, то есть вернуться в начальную точку этого их довольно-таки странного вояжа. Кроме подарков, сделанных ей ранее, и не считая того, что ее услуги по эскорту Бушмина были оплачены согласно существующему прейскуранту, девушка еще получила пятьдесят тысяч «ойро» на карман, а также сделанное устно предупреждение о том, что ей лучше нигде и ни перед кем не распространяться об этом их путешествии.

Андрею, правда, показалось, что Федор хотела напоследок что-то ему сказать, — возможно, даже что-то важное для себя, — но то ли не решилась, то ли ей помешало присутствие Жоржа Захаржевского: пустив слезу, девушка печально махнула ему рукой и уселась в такси, которое должно было отвезти ее в аэропорт.

Через несколько минут Кондор позвонил по одному из известных ему контактных номеров и узнал две новости. Первая касалась Подомацкого, который вынужден был в пиковый момент — по ходу разборки с чеченами, вычислившими их невесть как в Куршевеле, — раскрыться, спалить себя, прикрывая и своего старшего напарника, и всю в целом их компанию. Оставлять его при себе после всего случившегося было опасно, да и неразумно. Андрей, вопреки заверениям Захаржевского, что у него здесь, как говорится, все схвачено, имел все основания опасаться местных спецслужб. Именно по этой причине он и дал команду Подомацкому, который капитальнейше засветился со своей «пушкой» в куршевельском кабаке, немедленно линять из этой страны, пока местные спецслужбисты не очухались и не взяли его за «здесь»...