Михаил Нестеров - Черный беркут

Блинов прервал затянувшуюся паузу. На деньги бывший штангист даже не взглянул.

— Я слушаю, слушаю вас.

— У нас к вам просьба, Юрий Иванович. Помогите одному парню. Он инвалид войны. Потерял руку, паралич обеих ног. Нужна операция на позвоночнике. В Мюнхене успешно делают такие операции, но нужны деньги — шестьдесят тысяч долларов.

Блинов решил не торопить события.

— При чем тут я? Или вы не считали деньги? За такие «бабки» всю российскую армию оздоровить можно. Вместе с Верховным главнокомандующим. Давайте закончим эту тему, и я спрошу вас за другое. За что вам придется отвечать сполна. — Последние слова Блинов произнес более чем выразительно.

— Хорошо. Мы предлагали деньги матери солдата. Она отказалась. Боится, что потом к ней придут и потребуют деньги назад.

— Не так предлагали.

— Предлагали как обычно. В этот раз не получилось. Однако парнишка воспрянул духом, а сейчас обратная реакция.

— Ну, дальше. Я что-то не вломлюсь. — Блинов изобразил на сдобном лице искреннее удивление. — Ты хочешь, чтобы я деньги отнес? А заодно уговорил взять? Вы меня готовили, как разведчика: на гранате держали, сном морили... Вы кто, в натуре? Нет, я по-другому спрошу: я кто? Профессиональный взяткодатель? Я могу, конечно, дать. Лично. От меня не только деньги примут. Кстати, где остальные «бабки»?

— Потратили. Разговор откровенный, скажу: один человек попал в плен. Сразу после этого убили его жену, еще одного человека. Деньги ушли на покупку оружия.

Блинов коротко рассмеялся:

— Братан, да на эти деньги можно Таманскую дивизию завербовать! Какое оружие?! И кто попал в плен — лидер компартии?

— Командир спецназа.

— А-а... — Блинов долго качал головой, прикрыл глаза. — Вот теперь мне все понятно. Спецназ. Революционный спецназ. Вы, значит, отнимаете деньги, освобождаете пленников, помогаете инвалидам. Себе берете только на бензин. Ну прямо «Берегись автомобиля»! Мне глубоко плевать, из спецназа ты или нет. У меня два пути, один из которых мне в лом. Хотя, наверное, я им и воспользуюсь. Сейчас приглашу своего адвоката, после беседы с тобой он вызовет, кого сочтет нужным. И ты со своими дружками уедешь очень далеко. За групповое вооруженное ограбление пятнашка корячится.

— Так поможете парню?

Бригадир сморщился и повысил голос:

— Разговаривай нормально, а? Вы меня мордой в сейф не выкали, а тыкали. Будь пацаном, в натуре, коль ты такими делами занялся. Не считай себя выше меня. — Блинов поднял свое грузное тело, облокотился руками о стол. Его глаза полыхали злобой. — Помочь пацану, говоришь? Шестьдесят штук? Где он лежит, говори адрес.

Шевцов не поменял позы. На него не подействовала внезапная агрессивность бригадира.

— Та же ситуация, — заметил он. — Его мать не возьмет денег. Она еще не потеряла надежды получить денежное содержание на сына как на инвалида первой группы. По новому закону государство должно выплатить ему минимум сорок шесть тысяч рублей. Максимум около восьмидесяти тысяч. Когда он их получит, долго думать не надо. Скорее всего никогда. А время не стоит на месте. Паренек очень тяжелый, поэтому я и пришел к тебе. Деньги нужно предложить официально.

— Чего?

— Официально. Например, от имени спортивного общества «Маяк», членом правления которого ты являешься.

— Ага, и привлечь к этому событию прессу или репортеров местного телеканала.

— Это мысль.

— Глубокая... — Бригадир стал медленно опускаться в кресло.

Как ни странно, но злость перестала переполнять Блинова. Он никогда не знал середины: если озлобленность, то лютая. А сейчас он вдруг понял, что в состоянии остановиться и контролировать себя. Наверное, ему это было нетрудно сделать и год назад, и вообще всегда. Другое дело, что необязательно. И перед кем себя сдерживать?

А сейчас есть перед кем?

Блинов еще раз внимательно оглядел собеседника: совсем непримечательная личность. Здоровый — да. Хотя у него в бригаде есть и покруче. Странное дело, но самого бригадира оставила тревога, сейчас его состояние можно было назвать ништяк. Никто его не «заказывал», не будет никаких разборок, напрягов. На плечи легла усталость. Сознание рисовало какие-то непривычные картины. Он безуспешно пытался представить себе безрукого парализованного паренька в больничной палате. Зато видел своих коллег-бригадиров, даже слышал их голоса: «Надавали Блину по репе, у него мозги съехали. Занялся благотворительностью».

Блинов хмыкнул: «Я еще не занялся». И скрипнул зубами. «Вас бы, суки, на мое место. Нашли о чем трезвонить». Полгода назад он видел по телевизору репортаж из центра по лечению наркомании. Врач, замазанный «зеленью» настолько, что даже через халат видно, уважительно так говорит: «Лидеры преступных группировок серьезно относятся к проблеме наркомании в своих рядах. Они приводят своих людей в наш центр. И сами пациенты — очень прилежные в отношении лечения. Пожалуй, самые прилежные».

Юра знал, сколько огребает врач за одного такого прилежного. Намного больше, чем требуется тому парализованному пацану. У Блинова в бригаде наркоманов не было, сам только иногда папиросу выкурит. Не дай бог кто из бригады не то что уколется, а сделает хоть затяжку — ни один врач-травматолог не возьмется восстанавливать.

Пускай братки позубоскалят в тесном кругу, выдвинут пару-тройку версий о чистоте своей крови, о прозрачности мочи, в которой нет места гонококкам, о здоровой печени — если в ней и есть камни, то только драгоценные, а песок золотой.

Блинов в очередной раз глянул на гостя.

— Ты пьешь, спец? Или тебе понятия запрещают пить со мной? Давай вмажем и поговорим конструктивно. Желательно с самого начала.

Репортер местного телевизионного канала оживленно беседовал с оператором. Режиссер программы Валентина Скороходова переходила от одной койки к другой.

— Побольше жизни на лицах, ребята, — подбадривала она больных, хотя те не нуждались в ее совете. Никто не пожаловался на свою судьбу, а слезы проступали только на глазах матерей. И то не в палате. — Возможно, небольшой фрагмент пройдет по центральному телевидению. Во всяком случае, заявку мы сделали.

Она немного нервничала. Съемку назначили на одиннадцать часов. Сейчас четверть двенадцатого, а представителя спортобщества «Маяк» все еще нет.

Валентина посмотрела на мать Владимира Терехова. Женщина волновалась, комкала в руках носовой платок, изредка проводила им по лицу. Режиссер приблизилась к ней:

— Зинаида Александровна, мы же договаривались. Смотрите, вся пудра осталась у вас на платке. Лицо ваше на пленке получится лоснящимся, блестящим. Неестественно будет выглядеть, понимаете? Лучше я заберу у вас платок.