Дмитрий Красько - Отпущение грехов

Ну и фиг с ним, с извозчиком. Я не собирался объяснять ему побудительные мотивы своих действий. Перебьется – он не психоаналитик, а я не пациент.

Рядом остановилась иномарка непонятной раскраски. Впрочем, в ее случае об окраске вообще можно было говорить лишь условно – явственно преобладал рыжий цвет. Который ржавчина. Что за модель, и даже какой фирмы, сказать было невозможно. Но восемнадцатилетний паренек, правивший колымагой, от комплексов по этому поводу не страдал. Он, правда, добровольно согласился довезти меня до «Сибири» всего за три сотни, очевидно, учтя при этом непрезентабельный вид своего транспортного средства. Меня тоже не особо волновало, на чем добираться, так что мы с ним неплохо поладили. Он даже рассказал мне историю своего ископаемого чудовища и, судя по его словам, выходило, что либо он сам – мастер на все руки, либо у него на примете есть один такой гений в области железа.

Пораскинув мозгами, я решил, что такой человек вполне может пригодиться и нам с Ружиным. Исходя из того, что мне удалось узнать за сегодняшний день. А узнать я успел немало – не меньше, чем знала вся местная контора государственной безопасности. И вместе с тем узнал я немного – меньше, чем знал любой член секты. Ну, может, и не любой, но все равно мало. Хотелось бы побольше.

Машина, вякнув тормозами, остановилась у гостиницы, и я решился.

– Послушай, ты бы не отказался поработать в ближайшие дни, ежели что?

Сказано было коряво, зато по существу.

– Ну, ежели что, тогда, конечно, да, – согласился он. Даже не спросил, в чем будет заключаться работа. Непривередливый хлопчик. Это хорошо.

– Тогда оставь свои координаты, чтобы я мог на тебя выйти, когда понадобишься.

Он вынул из солнцезащитного козырька замусоленный блокнот с ручкой и, старательно загнав язык в уголок рта, принялся выводить на листочке печатные буквы. Других он, видимо, не знал.

Пока парень вспоминал родной алфавит, я исподволь оглядывал прилегающую местность на предмет присутствия – или, если повезет, отсутствия – ментов.

Повезло. Ментов не было. Если, конечно, не считать запыленного и измученного постового, который маялся на ближайшем перекрестке, вовсю стараясь помещать нормальному дорожному движению. И это, надо сказать, у него нехило получалось. Но мне до постового было мало дела – меня больше интересовали его двоюродные сородичи. Впрочем, возьму на себя смелость утверждать, что я их интересовал еще больше.

Владелец колымаги тем временем завершил свой титанический труд и протянул мне бумажку. Я принял ее и прочитал.

– Ежи Лозецки?!…

– Это меня так зовут, – самодовольно ответил он. – Я, понимаете ли, поляк. И папа у меня поляк. И мама тоже полька.

– Я так и думал, – кивнул я. – Глупо было бы, если бы папа у тебя был арабом, а мама – китаянкой. Ни фига бы из тебя тогда поляк не получился.

– Точно, – согласился он. – Ты звони в любое время. Это телефон гаража. Я там с утра до ночи. Вторую такую же собираю, – Лозецки хлопнул по баранке и разразился довольным смехом. Ну, прямо именинник. Я бросил на щиток приборов три сотни и выбрался из машины, которая тут же умчалась, обдав меня сизыми струями вонючего выхлопа.

Я не посмотрел вслед и не помахал ручкой. Обойдется. Он и без этого неплохо себя чувствует. Судя по всему, ему даже секса не надо – машины хватает. Кончает, не отрываясь от баранки. Если честно, завидую. Хотя понять можно – возраст.

Мои восемнадцать лет остались в таком далеком прошлом, что заглядывать туда было откровенно страшно. А я и не стал. Поднялся по невысокой лестнице, пересек вестибюль, потом вернулся. Ключ от номера был у администратора. Плохая примета, но я решил не заострять на этом внимания. Хуже, чем было сегодня, быть уже не может. Потому что хуже некуда.

Оказавшись, наконец, в номере, я первым делом, чтобы не забыть, переоделся. Менты прежде всего будут искать меня по одежде, это ежику понятно. Потом заказал себе легкий полдник и посмотрел на часы. Пять. До свидания с Анжелой из «Ангары» осталось три часа.

Ружин отчаянно пытался сообразить, как это произошло. Буквально только что он держал все нити игры в своих руках, и вдруг оказалось, что его подставили, что эти нити ни к чему не привязаны. Хуже того, он вдруг почувствовал, что сам весь обвязан невидимыми ниточками, как марионетка. И кто за эти ниточки собирается дергать – непонятно. Во всяком случае, одно можно сказать определенно – трое фанатиков, стоящих сейчас перед ним в угрожающих позах, на кукловодов не тянут. Эти о существовании ниток вообще не подозревают, сами будучи марионетками, и единственное, на что они сейчас способны – избить его, Ружина, до полусмерти. Или даже убить. В том, что они на это решаться, Ружин не сомневался: чужак проник на их территорию, и чужак должен умереть. Такая уж его, чужака, доля.

Но оставался открытым вопрос – каким образом это могло произойти? Мысли лихорадочно метались в голове, вот только ни одной стоящей среди них не попадалось. Как Козодою удалось обнаружить жучок – и, главное, каким образом он умудрился не дать понять Ружину, что жучок обнаружен? Ни возгласов удивления по поводу неожиданной находки – хотя чему-то он все-таки удивлялся, разве нет? – ни одного намека на дальнейшие действия. И что навело декана на мысль о слежке? Ведь, если верить гэбэшникам, свои хвосты Контора сняла еще две недели назад.

Ружин никогда не считал себя глупцом, но сейчас был вынужден признать, что угодил в западню. И семь пядей в его лбу никак не могли помочь в рукопашной схватке с тремя молодыми и вовсе не изнуренными беспрестанными постами последователями козодоевского учения. И по отдельности-то каждый из них мог представлять угрозу целости и сохранности Олега Ружина, а уж сообща они и вовсе смотрелись, как дата смерти на его могильном камне.

– Молитвы знаешь? – нарушил затянувшееся молчание джинсовый.

– Ее и читаю, – буркнул Ружин, отчаянно надеясь потянуть время – неизвестно для чего, но все же. Как-то не хотелось помирать в центре города в конце рабочего дня. Что-то в этом было неправильное, даже противоестественное.

– Ну, тогда дочитывай, – милостиво кивнул лжехиппарь и вытащил из кармана нож. Двое его подручных сделали то же самое.

Ружин покрылся холодным потом. Они сделают это, даже не поморщатся. Не посмотрят, что вокруг люди, что рядом может оказаться полиция. Они же фанатики. Бог приказал им бороться с неверными – они и борются. Чего уж проще.

И еще Ружин вспомнил, что «Вестники Судного дня» предпочитают убивать своих жертв во время молитвы – для того, чтобы обращенные к богу души могли побыстрее предстать перед Всевышним. И если этот джинсовый пердун действительно верит, что Ружин молится, он в любой момент может нанести свой coup de grace. Почем ему знать, что более закоренелого атеиста, чем Ружин, трудно сыскать?