Александр Бушков - Пиранья. Книги 1-23

Присмотрелся. Те, кто включил в руководства строчки о наветренной и подветренной стороне, дело свое знали туго: там-таки обнаружилась собачонка, худая, белая с рыжими пятнами, совершенно неотличимая от российских Жучек. Она валялась в тени, лениво жамкала что-то неаппетитное, и не похоже было, чтобы имела хоть какое-то отношение к сторожевой службе. Очень уж бесполезный и простецкий у нее был вид.

Да и охранять особенно нечего. Поселение состояло из трех строений, абы как смастеренных из потемневших, плохо пригнанных досок, боковинок ящиков, кусков плотного картона и фрагментов вовсе уж непонятного происхождения. Вместо крыш – обрезки жести, пучки пальмовых листьев, большой кусок брезента и даже насквозь проржавевшая автомобильная дверца, снятая с машины, полное впечатление, еще в первую мировую войну. Окошечки не застеклены, вместо дверей – выцветшие, пожелтевшие циновки.

Справа – несколько длинных грядок. Мазур долго присматривался к экзотическим зеленым растениям с красными плодами, пока не сообразил, что это – кусты обыкновеннейших помидоров. Правда, тут же – какие-то по-настоящему экзотические овощи, совершенно Мазуру неизвестные.

Стояла тишина, только из крайней хижины доносилось негромкое, размеренное ширканье, судя по звукам, происходившее от трения дерева о дерево. Мазур терпеливо ждал. Прямо под носом у него неспешно проползла ахатина, та самая улитка, от которой острова и получили когда-то название, – созданьице сантиметров пятнадцати длиной, завезенное сюда из Африки, местные его употребляют в пищу так, что за ушами трещит.

Пора было предпринимать какие-то действия. Не верилось, что среди явно немногочисленных обитателей этой, с позволения сказать, деревушки имеются американские агенты с рацией под тем вон перевернутым корытом. Наверняка рыбаки – до моря недалеко, на солнышке валяются плетеные верши для рыбы, как две капли воды похожие на отечественные проволочные «морды». Одна стена ближайшего домика покрыта связками мелкой, скрючившейся рыбешки, уже провялившейся под здешним щедрым солнцем. А еще там висят во множестве пучки разнообразных трав, гирлянды чего-то, напоминающего мелкие желтоватые луковички, пожелтевшие листья, тщательно рассортированные по величине.

Он все еще колебался, пытаясь сообразить, каковы могут быть здешние правила этикета для подобных случаев, визитов незваных гостей, когда ситуация в один миг резко изменилась. Из ближайшей хижины, энергично колыхнув циновку, появилась необъятная негритянская тетушка в пестром платье и наверченном вокруг головы алом тюрбане, сделала несколько шагов, уперла могучие руки в могучие бока и сварливым голосом советской трамвайной скандалистки заорала что-то, глядя аккурат в сторону Мазура. Он не разобрал ни слова – должно быть, это и есть тот самый креольский язык, густо замешанный на французском, но с огромной примесью слов и выражений из доброй дюжины наречий мореходных наций, чьи представители во множестве навещали сии места.

Он не шелохнулся. Толстуха заорала вновь – на сей раз, похоже, на относительно чистом французском. Не оставалось сомнений, что его обнаружили, вот только каким чудом, если он маскировался все же вполне профессионально?

Новая очередь раздраженных воплей – теперь, к счастью, английский, хоть и весьма отличавшийся от того, какому долго и добросовестно учили Мазура засекреченные преподаватели, но все же относительно понятный. Понемногу стало ясно содержание ее оглушительного монолога: толстуха заявляла, что честные люди не подкрадываются таким вот образом к частной собственности мирных и порядочных людей, а если у нахала еще сохранились остатки благовоспитанности и он не питает вовсе уж разбойных замыслов касаемо жизни и здоровья хозяев, а также их нажитого тяжким трудом добра, то ему следует вылезти и представиться.

Вздохнув, Мазур выбрался из своего укрытия. Он даже не пытался привести костюм в порядок, заранее зная, что это бесполезно. Хозяйственно приставив свою дубинку к стволу ближайшей пальмы, раскланялся и сказал:

– Здравствуйте, тетушка.

Тетушка громогласно сообщила, что будет весьма признательна богам белых, черных и желтых людей, а также лесным духам, если они на будущее избавят ее от самозванных племянничков. И, не переводя дыхания, рявкнула:

– Хозяин ждет в доме. Живо-живо, пошелпошел!

И указала на соседнюю хижину. Все же это смахивало на приглашение, и Мазур направился туда, испытывая мучительную неловкость.

В хижине было чисто, пахло сушеными зельями и пылью. На толстом чурбачке сидел морщинистый, старый негр не особенно и экзотического вида: на нем были прозаические рубаха и штаны, вот только на шее висела целая связка ожерелий из цветных узелочков, бисера и кусочков дерева. Взирая на Мазура с философским любопытством, он попыхивал кривой трубочкой, в которой, судя по запаху, дымил столь ядреный местный самосад, что моршанская махорочка рядом с ним показалась бы фимиамом.

Среди висюлек на шее старика обнаружились целых три английских медали. Мазур как раз их разглядывал, когда старик указал ему на второй чурбачок. Пришлось поспешно сесть.

– Бежишь от кого-то? – осведомился старик.

– Немного, – согласился Мазур, собрав в кулак все свои дипломатические способности (если только таковые у него имелись).

– Как это – немного?

– За мной гонятся не власти, а несколько плохих людей, – тщательно все взвесив, подыскал Мазур подходящую формулировку.

– А зачем?

– Они хотели, чтобы я предал своего вождя и перешел к ним на службу, – сказал Мазур.

– А ты не хотел?

– А я не хотел.

– Присяга? – употребил старик вполне цивилизованный английский термин, потеребив медали на крученом шнурке. – Это я понимаю. Сам присягал его величеству Георгу.

– Что-то вроде, – осторожно сказал Мазур, вовремя вспомнив, что для всего мира он, собственно говоря, лицо штатское.

Присмотрелся к медалям. Шестиконечная «Звезда Африки» и два светлых кружка с профилем помянутого короля, Георга VI. Сдается, во вторую мировую хозяин хижины украшал своей персоной ряды королевской армии. По возрасту соответствует.

– И ты от них убежал, – утвердительно сказал старик.

– Убежал.

– За тобой гонятся?

– Не думаю. Вряд ли. Они городские люди и не знают джунглей.

– А ты знаешь?

– Как сказать… – с той же осторожностью ответил Мазур. – У себя на родине я жил в лесу. У нас другой лес, но все равно… Лес есть лес.

Старик понятливо кивнул:

– Давно бежишь?

– С утра.

– Какая суета… Не живется вам спокойно, городским… Все равно, белым или черным…

Решившись, Мазур указал на медали:

– Это твои, почтенный старый человек?