Константин Стогний - Позывной «Крест»

Вход расположен не с торца, как в Греции и Риме, а с длинной боковой стороны строения. Крыша храма плоская, как принято на Востоке. Высокие тонкие колонны храма по пропорциям больше похожи на персидские, чем на греческие или римские. Наверху — характерные для месопотамской архитектуры зубцы, как в Ниневии.

Старики, придя в гостиницу, обнаружили у дверей комнаты Виктора лежащего в полубессознательном состоянии на полу хорвата с ножом.

— Ты что это задумал? — вскрикнул Казимеж, поднимая под руки Стипа.

— Я все равно его убью! — простонал Врлич и пнул здоровой ногой в запертую дверь. — Клянусь слезами Богородицы!

Они оттащили раненого на постель.

— Забирайте его отсюда, он убийца Светы! Я отомщу за свою невесту! Вы понимаете это?!

— Убить человека, который без сознания? — мрачно спросил главный смотритель. — Разве это порадует Богородицу? Я так не считаю.

Стип задумался. Чувства, доставляющие радость, например любовь, имеют и противоположную сторону — боль от утраты любви. В этом суть жизни.

— Ну, тогда я его убью, когда он очнется и встанет на ноги!

Когда человек без страха берется за очень трудное и проблемное дело, это не всегда означает, что он смел или хорошо подкован в этом вопросе. А может, он просто ничего не понимает в том, за что так храбро взялся. Асаад забрал нож у Стипа и удалился в комнату Виктора. Тот ни разу не пришел в себя. Над ним возвышалась самодельная капельница. Свежие бинты уже не кровоточили. Доктор исторических наук Михайловский оказался хорошим санитаром.

Гранатовые деревья во дворе гостиницы шумели, словно убаюкивая двух пожилых участников археологической экспедиции. Они сидели рядом на крылечке. Профессор по обыкновению дымил трубкой.

— Скоро дождь пойдет, — зевая, указал поляк пальцем в хмурое небо, — в сон клонит.

— Не пойдет, — уверил его сириец, тоже посмотрев на небо и зевнув. — А в сон клонит потому, что пора отдыхать.

— Они скоро придут, — проворчал поляк после паузы.

— Кто?

Михайловский зевнул, затем выпятил губы, как бы разминая их, будто хотел предотвратить последующие попытки зевнуть, и продолжил:

— Террористы или американцы. Смысл терроризма, развязанного госдепом по всему миру, — предельное ограничение анонимности и личной свободы граждан. Знаешь, как эта война называется?

Халид Асаад не ответил.

— Борьба с терроризмом, — продолжил Казимеж Михайловский.

— Да брось, — не согласился сириец. — Они за землю воюют, хотят через нее газопровод из Кувейта в Европу провести, а Башар Асад не соглашается, чтобы не подставить нашего союзника Россию.

— У нас в Польше тоже американские базы, — вздохнул профессор.

— Самые крепкие стены выстроены из печали и уныния, — похлопал его по колену коллега. — Из-за них не видно будущего.

Поляк, уже устав зевать, прикрыл рот рукой и издал характерный звук.

— Заразил, старый черт, — едва сдерживаясь от зевоты, пошутил сириец.

Дверь за их спинами открылась, оттуда выглянул Али ибн Сина:

— Спите? Просыпайтесь! Ваш старший больной очнулся!

Старики поспешили зайти в гостиницу. Куриный суп, который состряпал старый поляк, был еще теплый. Профессор плеснул в глубокую тарелку половину половника.

— Еврейская кухня от польского ученого, — улыбнулся Казимеж и подсел на кровать к раненому. — Давай! Только не говори, что не понимаешь.

Он принялся кормить Лаврова с ложечки, как ребенка.

Виктор и не отказывался. Он с трудом открывал спекшиеся губы и проглатывал понемногу.

— Дзякую… — произнес он с огромным трудом по-польски, подождал, пока Казимеж промокнет ему губы чистым платком, и повторил: — Спасибо вам за все!

— Постарайся много не говорить, — предупредил его по-английски ибн Сина.

— У меня все болит, — пожаловался больной.

— Ничего, сделаю укол, и будет лучше, — пообещал врач.

Из соседней комнаты раздалось:

— Ну что, очнулся упырь?

— Кто это? — простонал Лавров.

— Не обращай внимания, это ненормальный! — ответил Халид и ушел в соседнюю «палату» к Стипу Врличу.

Тот лежал на спине и вслушивался в происходящее за тонкой стенкой. Увидев, что к нему заглянул старый сириец, прорычал:

— Я все равно его убью…

— Слушай меня! В моем хозяйстве никто никого не может убить, если я этого не захочу! — с металлом в голосе приструнил молодого мужчину Асаад. — Но если ты все-таки собираешься сделать это, ты сперва должен убить меня.

— Ну что вы, почтенный Халид, я вас очень уважаю, — сглотнув обиду, ответил Стип.

— Ты слышал, что я тебе сказал? — так же твердо вымолвил главный смотритель.

— Хорошо! — громко произнес Врлич, но на остальные слова у него уже не было сил. — Даю слово, что не убью его в вашем хозяйстве. Но как только этот убийца покинет Пальмиру, я сделаю свое дело.

Халид недовольно посмотрел на Стипа и закрыл дверь.

Вместе с Али ибн Синой свои вещи к нему в машину положил Казимеж Михайловский.

— Надеюсь, еще увидимся в Дамаске, — сказал профессор главному смотрителю, спускаясь с крылечка гостиницы.

— В котором часу уезжаете? — спросил Асаад.

— В пять утра из Тадмора выезжают автобус и машина с полицией. Я переночую у Али.

— Будьте осторожны, — напутствовал Халид.

Интересно, кому-нибудь хотя бы раз помогли такие напутствия, как «осторожнее» или «не болей»? Зачем их говорят люди на всех языках мира?

— Не волнуйся, три часа до аэропорта, а оттуда в Польшу. А вы на что надеетесь? Закрывайте музей и уезжайте. Прежняя жизнь закончилась. Все. Если гражданскую войну не удушили в зародыше, то она затянется на многие годы, — сказал на прощание профессор.

Один поляк все время тыкал пальцем в небо. Небо продырявилось и сдулось, как парашют, накрыло Пальмиру. А поляк испугался и сбежал.

— Вы знаете, почему я здесь остаюсь, — уклонился от ответа главный смотритель Пальмиры.

— Подумай о своих внуках, — порекомендовал профессор.

— У них все хорошо, я не беспокоюсь, — заверил Халид.

От волнения они обращались друг к другу то на «вы», то на «ты».

— Спасибо тебе, Казимеж, — расчувствовался Халид.

Старый поляк обнял не менее старого сирийца на прощание и, махнув рукой, пошел к машине.

— Лекарство в шкафу, — предупредил из-за руля Али. — Я написал, сколько давать.

Халид Асаад еще долго стоял в темноте, всматриваясь, как удаляются красные огни стоп-сигналов на машине его старинного приятеля Али ибн Сины. Хранитель решил не возвращаться в Тадмор, в свой большой и опустевший дом, а переселиться в гостиницу для археологов, в номер профессора Михайловского.

В городе перепутались улицы и дома. Люди приходили домой, а попадали в чужие квартиры. Многим нравилось, они оставались и начинали другую жизнь. В теплых тапочках и любви. И был это не хаос, а начало нового мира. Никто даже не задумывался, куда подевались старые хозяева этого жилья. Наверное, из этого и состоит жизнь? «Глядь, а часы твои носит коварная ложь…»