Константин Стогний - Позывной «Крест»

— Кто ты и зачем преследуешь нас? — спросила Светлана на арабском, подойдя к месту событий.

— Вы не террористы? — с надеждой спросила сирийка.

— Ты понимаешь, что чуть не убила его? — разозлилась Соломина и замахнулась было, но Виктор перехватил ее руку:

— Света, лучше переводи.

— Что вы здесь делаете? Почему хотели убить меня? — как можно спокойнее произнес Виктор.

— Я тут, чтобы поесть… найти поесть… Дети… голодают. Трое…

Женщина, видимо от переизбытка эмоций, плашмя упала на каменную дорожку храма и разрыдалась.

Виктор и Светлана подняли сирийку и отвели вглубь монастыря.

— Мы спокойно жили здесь, в Маалюле, в своих домах, со своими детьми и стариками, никого не трогали, — сквозь слезы тихо рассказывала «экстремистка», еще пять минут назад метнувшая нож в Лаврова.

Это была молодая женщина с живыми, черными, как маслины, глазами, в длинной до пят черной мужской рубашке и такой же черной куфии.

Беда случилась два месяца назад, когда восьмого сентября на рассвете в городок вошли боевики «Джебхат ан-Нусры» [12] «Джебхат ан-Нусра» (Фронт Победы) — отделение международной исламистской террористической организации «Аль-Каида» на территории Сирии и Ливана. , но несчастная сирийка, которая жила возле монастыря Святых Сергия и Бахуса, переживала все, как будто это случилось вчера. Она была близка к истерике.

— Ну не плачь, не плачь, милая, — перевела слова Лаврова на арабский Светлана, обняв ее за плечо, и тут же добавила от себя: — Сейчас ничего не бойся. Мы рядом, мы сильные.

Женщина действительно как будто успокоилась, посмотрев сначала на Соломину, а затем на Лаврова. Они, скорее всего, были первыми, кто за эти два месяца пытался ее утешить.

— Как тебя зовут? — спросил Виктор.

— Ита Вахба, — шмыгая носом, ответила случайная собеседница.

В тени одного из близлежащих домов Виктор разливал из походного термоса горячий мате.

— Попробуй. Очень помогает… от слез, — предложил он женщине, отхлебнув из своего стаканчика. — Ты такого точно никогда не пила.

Весь багаж он, конечно, оставил в гостинице, но неизменная легкая заплечная сумка, которая видела, пожалуй, все континенты, содержала самое необходимое. В том числе и термос с горячим мате.

Взбодрившись после этого достаточно крепкого зеленого напитка, Ита взяла себя в руки и продолжила рассказ.

— Мы не можем понять, что произошло. Они врывались в наши дома, поджигали их, а также магазины, лавки. Все наше имущество они разграбили, все взяли. Стариков убивали, и женщин тоже, детей выгоняли на улицу. Они резали всех, кто попадался им на пути!

— И мусульман? — удивилась Соломина.

— И мусульман, и христиан.

— Мусульмане убивали мусульман? — недоверчиво переспросила Светлана.

— Боевики — не мусульмане. Они звери! Без роду и племени, — был ответ.

— Скажи, Ита, — перешел к главной теме Лавров, — ты, случайно, не знаешь, в этом монастыре служил протоирей Иеремей…

— Знаю. Хороший такой человек, большой, умный… Наверное, как ты, — отвесила неловкий комплимент Виктору Ита.

— Спасибо, Ита… Где Иеремей сейчас? — нетерпеливо спросил Лавров.

— Он был здесь, когда монастырь разрушили, помогал уезжать христианам. А потом куда делся — не знаю… Может, и нет его уже…

Да, так случилось, что все христиане, проживавшие в Маалюле, покинули свое жилье — ушли неизвестно куда. А как прекрасно играли оркестры в праздник Пасхи! И все православные шли в монастыри, за которыми словно бы присматривала статуя Христа, возвышающаяся над городом. «Совсем как в Рио-де-Жанейро, — думал Лавров тогда, в 2001 году. — Бережет своих детей…»

Теперь тот же Христос с тоской взирал на опустевшую Маалюлю, будто спрашивал: «Что же вы наделали, дети мои?»

Виктор и Светлана помогли сирийке, чем смогли, — купили пару банок мясной тушенки и крупу, после чего отпустили с миром, а сами направились в монастырь Святой Равноапостольной Феклы на другой конец города.

— Уж они точно должны знать, где настоятель, — с надеждой сказала Светлана.

— Все монахи разрушенного монастыря Святых Сергия и Бахуса, наверное, либо перебрались в Баб Тума — христианский квартал в Дамаске, либо вообще ушли в Ливан от греха подальше, — предположил Виктор, завернув в какой-то закоулок.

— Ты так хорошо Сирию знаешь, будто здесь рос, — похвалила его Светлана.

— Да-да, ты разве не знала? Я вырос в христианском квартале Борщаговки, — ответил журналист с нарочитой серьезностью.

— Борщаговка, Борщаговка, — бормотала Соломина, пытаясь вызвать из памяти незнакомое название. Потом не выдержала и взяла в руки навигатор.

Виктор встал за спиной у девушки, нависая над ней.

— Это тут недалеко, пешком — через Турцию, Болгарию, Румынию, Молдову и прямо в Киев. Всего пять тысяч четыреста километров.

— Да иди ты, — фыркнула девушка, спрятала навигатор и двинулась вперед.

— Сестре не должно говорить такие слова, — наставительным тоном произнес Лавров.

— Ты не монах! Ты Вельзевул! Змей-искуситель! — покраснела Светлана.

— Не греши в сердце своем, ибо сказано… — начал Виктор, словно на исповеди.

Соломина остановилась и пристально посмотрела в глаза Виктору. Да. Этот мужчина нравился ей, и она ничего не могла с этим поделать.

— Ты знаешь, кто ты? Ты — липовый инок!

— Да нет, сестра. Не липовый. Самый что ни на есть дубовый…

Девушка не выдержала и расхохоталась, и эхо ее звонкого смеха словно окатило близлежащие дома. Может быть, так молодая монахиня превращалась в любящую женщину, но она почти забыла, для чего сюда прибыла.

— Гора Каламун раздвинулась, образовав очень узкий проход, по которому Фекла выбралась к селению Маалюля. Святая так и осталась жить здесь неподалеку, в маленькой пещерке, вокруг которой со временем образовался монастырь ее имени, — так сказано в писаниях! — доказывала Светлана Виктору. — А ты мне тут про каких-то верблюдов рассказываешь!

— Послушай, Свет, — засмеялся Лавров, в очередной раз поддразнивая девушку, — а ты веришь в то, что сказала? Гора раздвинулась… Как такое может быть?

— Значит, тебе врать про Феклу можно, а мне нельзя? — снова вспылила Светлана и обернулась к Виктору.

— Ч-ш-ш, — вдруг произнес Лавров и покраснел, глядя куда-то за спину Соломиной.

— Молодые люди! У нас здесь не шумят.

За Светой стояла пожилая женщина, вся в черном; ее голова была плотно обвязана таким же черным апостольником — платком с вырезом для лица, ниспадающим на плечи и покрывающим равномерно грудь и спину. Она грозно смотрела на шумную парочку. Лавров и Соломина не заметили, как в своих спорах подошли к самому монастырю Святой Равноапостольной Феклы.