Константин Стогний - Позывной «Крест»

В центре Тадмора они сперва учуяли запах. Это был запах с примесью страха и смерти. Они обнаружили обезглавленное тело Халида аль-Асаада, привязанное стоя к столбу дорожного знака на площади древнего города. Руки обезглавленного были вздернуты вверх. Оливкового цвета рубаха залита кровью на груди. Отсеченная голова покоилась между босыми ступнями у небольшой лужицы уже запекшейся на солнце крови. На голове казненного глумливо установили белый квадратный плакат со списком «преступлений». Отец Иероним негромко прочитал вслух нацарапанные красным арабские буквы:

«1. Участник богохульных конференций.

2. Директор археологических идолов.

3. Совершил визит в Иран и присутствовал на торжествах в честь революции Хомейни…»

По пустынной мостовой ветер гнал обрывок газеты. Пéкло. Людей нет. Только высокие пальмы качали на ветвях разморенных птиц. И все, тишина. Лаврову вспомнилось высказывание царицы Зенобии: «Ради Пальмиры я умру, как пальма, а пальмы умирают стоя». Нет теперь в этом древнем городе сильнее веры, чем вера в насилие. Для людей наивных и впечатлительных это самая настоящая религия, а для скептиков — философия. С оружием можно прожить и без Бога, считают они. Их безумие заразно, и с каждым днем их все больше и больше.

В Маалюле было ветрено и пыльно. Прохожим хотелось повыше натянуть сирийский шарф-куфию. Иногда в окно наблюдать интереснее, чем смотреть телевизор. Тут Лавров был полностью согласен с котами. Из окна, попивая кофе, было приятно наблюдать, как безмятежно идут куда-то местные жители, держась тенистой стороны. Под ногами у них что-то скрипело и хрустело. Шаурма с горячей начинкой помогала меньше грустить. «Голодный — значит, живой», — думал Виктор. И настроение поднималось.

— Ерема, — сказал Ермак отцу Иеремею. Так они уговорились обращаться друг к другу, когда выбрались из Тадмора и даже смогли увезти с собой из Мархатана столяра Хамета с дочерью Бат-Шебой. — У меня не должно быть этого камня.

— Какого камня? — не понял Иеремей.

— Подголовного камня Иисуса. Ты его заслуживаешь больше. Забери его.

— Я не могу согласиться, Ермак! — не принял его дар настоятель монастыря Сергия и Бахуса. — Это слишком щедро. Я понимаю, что ты чувствуешь. У тебя также есть монастырь и братия…

— Я же не милостыню даю. Здесь, в Маалюле, вы говорите на одном языке с Иисусом. Твой монастырь разрушен. Пусть он заново начнется с этого камня! — Инок Ермолай опять вложил камень в руку протоиерея Иеремея, и тот принял его.

За окном дети нашли маленького щенка под балконами. Концентрация малышни возле него теперь стала в пять раз больше, чем в пяти дворах, вместе взятых. На автобусной остановке дремал маленький беззубый бродяга и с ним хромая собака. Автобусы приезжали и уезжали, а они все сидели и кого-то ждали.

— И еще. — Ермак достал из рюкзака увесистый сверток. — Это деньги на выкуп Халида аль-Асаада. К сожалению, не потребовались. Отдай Хамету, пусть заплатит за пластическую операцию дочери в Дамаске.

— Я бедный, я никогда не смогу поступить так же, — посчитал нужным ответить отец Иеремей, но деньги взял. — Спасибо! Спасибо тебе, Ермак!

Отец Иеремей взял руку инока Ермолая за кисть и покрыл ее поцелуями. Виктор аккуратно отнял руку, легонько похлопал протоиерея по плечу. Под окном нетерпеливо квакнуло такси, вызванное, чтобы отвезти Лаврова в аэропорт Дамаска. Он возвращался домой, в Киев. Провожать себя до автомобиля украинец не разрешил. Пообещал лишь как-нибудь вернуться.

Все было совсем не так. Виктор не хотел возвращаться сюда. Никогда… А просто вернуться домой, забиться в уже привычный монастырь Святого Иоанна, уйти от всех и от себя самого…

— Уважаемый, вас кто-то зовет, — вывел его из размышлений таксист.

И вправду, за автомобилем бежала женщина в чадре и никабе.

— Эстенна! Эстенна! [45] Подождите! ( араб. ) ( Примеч. авт. ) — кричала она надрывно.

Шофер остановил машину. Девушка остановилась тоже.

Лавров вышел из такси и двинулся навстречу Бат-Шебе. Таксист опустил запыленное стекло, чтобы лучше видеть в боковое зеркало, что происходит. Девушка вглядывалась в смотревшие на нее пронзительно-серые молодые глаза подошедшего мужчины. «Не знаю, как возможно принять свою старость с такими глазами», — подумала она.

— Хвала на свему! [46] Спасибо за все! ( серб. ) ( Примеч. авт. ) — поблагодарила Бат-Шеба. Ее большие черные очи с яркими, как у детей, белками заполнились слезами. — Витя, забери меня отсюда. Поскорее. Навсегда…

У Виктора перехватило дыхание. Это была Светлана Соломина. Это был ее голос! И ее глаза! Он обнял девушку и прижал ее голову в черном никабе к своей щеке, обросшей годовалой седой бородой. Где-то за каменным углом старинного дома спряталось счастье. Но в мире было много старых домов и много каменных углов. А счастье одно…

Бесполезно пытаться обмануть миллиардера. Так считал Виктор, сидя в роскошном ресторане не менее богатого багдадского отеля «Аль-Мансур».

В современном мире при желании можно узнать о каждом человеческом шаге, а при наличии больших денег это желание воплощается в жизнь в мгновение ока. Человек, если что, не спрячется и в подземелье. Можно и не долететь никуда в самолете, где вместе с тобой на борту двести человек. Несчастные пассажиры и знать не будут, что погибли всего лишь из-за одного отважного дурака, который решился играть в прятки с великими мира сего.

Да, Виктору удалось ввести в заблуждение коварного Мартина Скейена, но предугадать, что будет дальше, он все-таки не мог. Ладно, неудачная попытка добраться до реликвии мира — это еще полбеды, но десять миллиардов долларов он ему действительно не простит. Лавров и не собирался воспользоваться этими деньгами. Сейчас никому нельзя верить, и даже самые надежные банки готовы предоставить информацию о вкладчиках по политическим мотивам, и где вероятность, что в каждом из банков, куда придет Виктор за своим «гонораром», его не будут ждать с наручниками?

«Бесполезно пытаться обмануть миллиардера, — еще раз сказал себе Виктор. — Но мы попробуем. Не добрался же он до меня в течение этого года?»

Напротив сидела Светлана Соломина, ее лицо было изуродовано до безобразия. Но это была она — вся мимика, жесты, даже потрясающая энергетика были, что называется, своими. Лавров не мог ошибиться там, в Тадморе. Это как если бы вы увидели фотографию своей первой любви спустя много лет после разлуки, и что-то екнуло с правой стороны, и ожили старые воспоминания. И если вы действительно любили, то будете смотреть на постаревшего, облысевшего, больного человека теми глазами молодости и не видеть изменений, потому что браки свершаются на небесах и существуют вечно.