Сергей Дышев - Танкист из штрафбата

– Саша, можно тебя отвлечь? – услышал он голос Кати.

– Один момент! – ответил из танка Саша, выглянул из люка, потом быстро спустился на землю.

Катя была в плотно повязанном, как у схимницы, платке, в руках она держала средних размеров холщовый мешок и взглядом приглашала Сашу отойти в сторону.

– Бабушка сказала передать тебе подарок, – пояснила Катя. – Нам она ни к чему, будет пылиться, а вам на фронте пригодится. Будешь играть на привалах… Возьми, а не возьмешь, обидишь, – видя колебания Саши, добавила она.

– Но это же семейная реликвия, – заметил Саша, осознав, что в освобожденной от оккупантов деревне, где многие умерли от голода, эта старинная гармонь была не просто памятной вещью, а тем самым последним резервом, тем НЗ, который можно продать на толкучке, чтобы выжить, когда в доме не останется ни крошки хлеба.

– Да ты и сам стал для нас как родной… Пусть это будет наш вклад в победу! – уже решительней сказала Катерина.

Саша покачал головой, смущенно кашлянул, запершило в горле, потекла непрошенная слеза, и взял гармонь, будто что-то живое. Она тихо, одной только ноткой, отозвалась.

Конечно, Катя хотела еще сказать, что этот вечер она запомнит на всю жизнь. Те волшебные строки признания в любви звучали как будто для нее, и как она была бы счастлива, если бы хоть одна строка посвящалась ей. И что сказал бы Саша, если бы услышал, как громко и тревожно стучит ее сердце…

Но, к счастью, он не услышал, хотя и был совсем рядом. Неужели они вот так и расстанутся и больше никогда не встретятся? Он сядет в танк, махнет рукой и исчезнет в облаке пыли?

– Хочешь, я напишу тебе письмо? – предложила Катя, чтобы оставить между ними хоть какую-то связующую нить. Ведь сам, ясно, не напишет.

– Напиши, конечно, – обрадовался Саша. Ему неоткуда было ждать писем, а что творилось в душе девушки, ему было невдомек, не думал он, что взволновал девичье сердце романсом гения и обольстителя. – Конечно, напиши, я буду ждать. Полевая почта… гвардии рядовому Александру Деревянко. Запомнила?

– Да, – просияла Катя.

– А бабушка где? – спросил Саня.

– Ей нездоровится.

Ребята уже сидели на броне, ждали команду на марш и с ненавязчивым любопытством смотрели на Катю и Сашу.

– Мне пора, – с грустью сказал он.

Катя порывисто обняла Сашу, он крепко прижал ее к себе свободной рукой.

У Кирилла просилось на язык что-то глубокомысленное, самый момент. Он сказал:

– Ничто не может устоять перед великой силой искусства! Стихи, гармошка…

– Поварешка… – добавил Иван. – Главное не в этом. Важно почувствовать родственную душу.

– Не смущайте парня. – Руслан почувствовал, что Сидорский сейчас отмочит что-нибудь нахальное или заумное, здесь, как на танке, надо вовремя врубить тормоза. – Нечего пялиться.

– Деревянко, – позвал Иван. – Пора, давай на борт!

Катя вдруг отважилась и неловко поцеловала Саню в губы. Он ответил на ее недолгий поцелуй и смущенно отвел глаза.

В этот момент из избы вышла Татьяна Матвеевна, видно, собралась с силами, чтобы попрощаться с танкистами. Она сразу поняла этот трогательный и печальный момент расставания внучки с мальчишкой-танкистом и по-женски пожалела ее, по себе зная, что за горечью расставаний очень часто не бывает встреч.

Саня опустил руку, которой обнимал Катюшу, второй так и держал гармонь.

– Спасибо, Татьяна Матвеевна, за подарок, – растроганно сказал он, не зная, какие еще слова говорить при этом. Ему никогда не дарили таких царских подарков. – Просто неожиданно, такая гармонь, просто замечательная…

Татьяна Матвеевна строго и наставительно произнесла:

– Я дарю ее тебе с одним условием.

– Каким? – подобрался Саня.

– Ты должен сыграть на ней «Турецкий марш» в день победы на развалинах Берлина!

У Сани отлегло от сердца, не хотелось лишаться подарка, ведь загадочная душа бабули благородных кровей могла придумать такое испытание, какое и Ивану-царевичу не снилось. Мировая бабка оказалась!

– Обещаю! Как прикатим в Берлин, так сначала «Похоронный марш», а потом и «Турецкий» сыграю!

– А ливенка будет тебе оберегом! – серьезно добавила хозяйка. – Моего мужа сберегла в ту войну на фронте и тебя сбережет… Но и ты береги ее как зеницу ока! Что еще тебе сказать…

– Есть беречь как зеницу ока! – весело ответил Саня.

Сидорский не удержался (ну просто без стопоров мужик):

– Как зенитчик окна…

Саня взмахнул на прощание рукой, проворно нырнул в люк, уселся в штатное кресло, аккуратно, как нового члена экипажа, положил рядом с собой гармонь.

– Ну, что там командиры, – подал голос Деревянко, – не смеют, что ли, драть мундиры фашистского стрелка…

И тут Иван, прижав наушники, получил общую команду от командира роты «вперед», ему лично быть замыкающим в колонне.

Родин подождал, пока танки, ворочая тяжелыми задами, выстроятся в колонну, и только после этого дал команду Саньку:

– Едем замыкающими, держи дистанцию, не отставай!

– Понял, командир!

Он точно так же вырулил к дороге и поддал газу.

Позади остались хата, Матвеевна, перекрестившая гвардейский экипаж, Катюха, стянувшая платок с головы и от какой-то обиды прикусившая мизинец, тусклый огонек огарка свечи в окошке…

Но этой трогательной картины уже никто не видел. На танке, по понятным причинам, не было зеркал заднего вида. Только вперед и без оглядки! У каждого из танкистов осталось свое легкое ощущение мгновений мирной жизни, сравнимое с прозрачным голубым платком, который по воле ветра вырвался из девичьих рук, поднялся ввысь и потом, покружив над рекой, плавно опустился в ее воды.

– Едем только с габаритными огнями! – напомнил Родин.

– Понял, командир!

А у Сани Деревянко еще бушевала в душе стихия деревенского маэстро. Он и сам не ожидал от себя такой прыти: наш пострел везде поспел! Но для любого исполнителя главное – аудитория. Еще будут для него аплодисменты в окопах! И этот чудесный сон: милая девчонка Катюха, графиня Татьяна Матвеевна и гармонь-фронтовичка! Санька, протри глаза, она – твоя, просто чудо! Будет шквал и буря рукоплесканий. А потом его талант увидит целый генерал и заберет в ансамбль песни и пляски армии или даже фронта…

Тут Санька понял, что мысли его потекли совсем не в том направлении, потому что о самом ансамбле, как о чем-то мифическом, он слышал четвертинкой уха, ну, а главное, они еще не добили тяжелые танки 505-го батальона, или все равно какого. Вместо того лейтенанта с собачьей фамилией он, Санька Деревянко, должен раздавить не меньше сотни фашистских гадов с собачьими, свинячьими и козлячьими фамилиями.

Санька так раздухарился в мыслях о будущих победах, что не сразу осознал, что впереди темь непроглядная, ни задних габаритных огней впереди идущей машины, ни даже жучков-светлячков.