Сергей Дышев - Танкист из штрафбата

От Ростова фашист

Задом пятится…

Кирюха тут же изобразил, как фрицы пятятся, сделав круг вприсядку задом наперед, и с последним аккордом поклонился до пола.

– А вот эти частушки – специально для танкистов-сельчан, – объявил новый номер Саня.

«Конферансье» не преминул уточнить:

– То есть для уроженцев сельской местности!

Саня степенно добавил:

– Для колхозников.

– А зачем противопоставлять городских и деревенских? – пискнула Катя.

– Душа моя, но кто же против кого? – ласково сказал раскрасневшийся от успеха Деревянко, подмигнул и продолжил играть. Легко получилось, красиво и душевно, как на сцене деревенского клуба.

Напишу письмо Светланке,

Пусть узнает весь колхоз:

Я подбил три вражьих танка

И фашистский бомбовоз.

Думал Гитлер наяву:

«В десять дней возьму Москву!»

А мы встали поперек:

«Ты Берлин бы поберег!»

Эхма! Наша мать —

Горькая Расея.

Научились воевать,

Долбанем злодея.

Долбанем-долбанем:

Живы будем – не помрем.

Живы будем – не помрем.

Кол осиновый воткнем.

На этом месте Деревянко хотел закончить игру, но Кирилл протянул вперед руку, объявил, что просит продолжить на тот же мотив, мол, после «Яблочка» назрело сильное желание прочистить горло, если не спиртным, то ядреными частушками.

Саня кивнул – это можно.

Сидорский сам себя объявил:

– Русская народная, блатная хороводная. Сопрано.

Все замерли, ожидая, как рождения звезды на небесах, что услышат голос мощный и покоряющий. Но лучше бы Киря этого не делал.

Мы с миленочком катались

На военном катере.

Катер на бок повернулся,

Мы – к едреной матери!

Ха-ха!!!

Наверное, если бы среднеазиатского ишака научили петь, он исполнил бы лучше. Но три ноты сержант Сидорский голосил старательно, мощно и, как ему показалось, выразительно. Он знал, что главное в песне – это слова, а мотив можно любой.

Я с ефрейтором в казарме

Службу доблестно несла.

Он ложиться приказал мне,

Честь ему я отдала.

Ха-ха!!!

А чтоб доходило, Киря вскочил и стал притопывать, но в пляс не пустился, чтоб не сбить дыхание, ведь в запасе имелось еще двадцать куплетов.

Эх, мат-перемат!

Дайте новый автомат.

На переднем энтом крае

Всех фашистов постреляю.

Ха-ха!!!

Я девчонка боевая

До чего ж достукалась.

Полюбила лейтенанта

И в ремнях запуталась.

Ха-ха!!!

Саня понял, что не туда загнули: чем дальше, тем больше веселое похабство может испортить атмосферу, и, перейдя на другой мотив, завершил игру.

Все облегченно выдохнули, потому что хозяйка уже нахмурилась, да и внучку не привели в восторг куплеты сержанта.

– Мой вам совет, – Татьяна Матвеевна усмехнулась, – не пойте, лучше спляшите.

– Да, моя тонкая душа имеет грубый голос, – согласился Кирилл.

Пока Сидорский пожинал лавры танцора и певца, никто не обратил внимания, как Руслик пересел на лавку у стены, закончил сборку и повесил часы на место. Он подтянул гирьки, и тут – о, чудо – послышалось что-то похожее на шипение, потом дверца отворилась, выскочила кукушка и с боем часов прокуковала двенадцать раз.

– Руслик, браво! – Кирилл первым пришел в себя. – Птичка спела лучше меня!

Татьяна Матвеевна и Катя переглянулись и рассмеялись.

– У вас просто золотые руки, Руслан! – растрогалась хозяйка.

А Катя добавила:

– У вас и сердце доброе! Ведь птичка, она для нас – как живая.

Руслан смущенно улыбнулся:

– Добрый доктор Айболит вылечил кукушку.

Катя просто сияла:

– Она будет куковать, и каждый раз мы будем вспоминать вас, Руслан.

Родин поблагодарил хозяйку за стол и угощенье, заметив:

– Однако, ребята, и кукушка напомнила: выставляем ночную охрану – и отбой.

Татьяна Матвеевна, похоже, как самому юному, предложила Сане расположиться на сеновале. Саня не отказался, кто ж откажется от такой благодати.

Катя тут же без напоминаний, взобравшись по лестнице, отнесла наверх серую подушку и ветхое одеяло. Саня полез вслед за ней. В окошко под крышей глядела бледная, как адыгейский сыр, луна, ее света на чердаке вполне хватало, чтобы разобрать силуэты друг друга.

– Я тоже буду здесь спать, – шепотом сказала Катя и чуть громче добавила: – Я всегда здесь сплю. Тут хорошо. Ты вон в том углу, а я – в этом.

– Договорились, – наигранно мужественным голосом произнес Саня. – Ты там, а я – здесь.

– Только ты это… смотри, – серьезным тоном сказала Катя.

– Куда смотреть? – дурашливо завертел головой Саня.

– Сам знаешь куда, – голосом школьного завуча пояснила Катя. – Лежи в своем углу – и никаких…

– …поползновений!

– Вот именно!

– Глупышка, как только подумать могла. Солдат, Катюха, ребенка не обидит!

– И ничего я не глупышка…

Деревянко с удовольствием растянулся на одеяле, сено отозвалось шорохом: неповторимый звук, когда соприкасаются сухая трава, былинки, полевые цветы. Горьковато-сухой, пряный запах разнотравья напомнил далекие, уже почти призрачные, как за туманным окошком, картины детства: косьбу, стога, деревенские дали, сеновал на чердаке.

– Мы с братиком любили на чердаке сидеть, – тихо сказал Саня. – Особенно когда шли дожди, сразу на лестницу и – туда. Капли падают на крышу, тихо и неслышно по соломе. Куры тоже в сарае, от ливня сбежали. А самый мокрый – петух. Последним заходил. Такой смешной, как общипанный.

– Как и положено кавалеру, – улыбнулась Катя.

Саня в темноте почувствовал эту улыбку.

– И пока не высохнет, сидел в уголке, несчастный, потому что на жердь не мог взлететь. А еще у нас кабанчик был…

– А как его звали?

– Никак. Чего называть, если зимой все равно под нож. Расходный материал. Временный состав…

Катя вздохнула, помолчала, а потом решилась спросить, да и как не спросить, ведь Сашка почти ровесник, на год или два старше, а уж столько повидал.

– Саш, а на войне очень… страшно?

– Страшно, Катюха, – ответил механик-водитель, призадумался и добавил: – Страшно, когда не знаешь, что тебя ждет. А в бою уже не так… Как повезет, Катюха! Кто кого. – Катя увидела в блике луны, как Саня усмехнулся нехорошей улыбкой: – Немцы ведь не из железа сделаны, а тоже из мяса и костей. Во время ремонта, когда выковыриваешь из гусеничных траков обломки костей и куски ихнего мяса, знаешь, немного не по себе становится.

Катя содрогнулась, живо представив себе эту картинку, и сказала, как и подобает пионерке и отличнице:

– И совсем не жалко этих гадов…

И тут же, чтобы сменить неожиданно тошнотно-неприятный поворот разговора, поинтересовалась:

– Саша, а ты кроме частушек и «Турецкого марша» можешь еще что-нибудь играть?

Саня подумал, что бы этакое ответить, чтобы девчонка прониклась, что рядом лежит и пока еще не похрапывает гвардеец-танкист, и на груди его полно места для орденов и медалей, и брякнул первое, что пришло на ум: