Сергей Дышев - Танкист из штрафбата

– Понял, – тут же отреагировал Иван, кивнул Сидорскому, тот виртуозно слил спирт из четырех кружек обратно во флягу, которая тут же, как у фокусника, исчезла из виду.

А Катя, молодчина, быстро наполнила кружки морковным чаем.

– Хороший тост сказал ты, Руслан, – произнесла с легкой укоризной в адрес Бражкина Татьяна Матвеевна. – И не выпить его нельзя! За то, чтобы вы побеждали в бою, за победу, дорогие вы мои! Как мы вас ждали…

С горечью шли эти слова, из глубины души. Она взяла кружку, встала, за ней поднялись и остальные.

От души чокнулись. Все краем глаза следили за хозяйкой. Она аккуратно, в один глоток выпила спирт, запила водой из чашки, так же незаметно появившейся рядом, как и исчезнувшая было фляга. Потом перевела дух и села, вслед за ней опустились на свои места танкисты и Катя.

Бражкин из вежливости взял кусочек хлеба и небольшую картофелину в мундире. Поблагодарил, встал из-за стола и, сославшись на дела, направился к выходу. Родин пошел проводить.

На улице Бражкин не преминул вставить, впрочем, без запала:

– Родин, ты в своем уме? Кто разрешал спиртягу жрать?

– Ну, это ж наркомовские, по капле, – сделав смущенное лицо, проговорил Иван.

– В армии без команды и бздеть нельзя!

– Есть, не бздеть без команды! – вытянулся Родин.

– Учить, что ли, тебя, дурня, что пьяному – первая пуля и первый снаряд.

– Понял, виноват, товарищ капитан.

– Смотри мне…

Бражкин ушел, а Иван вернулся за стол с легкой усмешкой.

– Пронесло? – поинтересовался Сидорский.

Иван неопределенно махнул рукой, а Кирилл заговорщицки предложил:

– Может, еще нальем, он уже не придет?

– Я тебе сейчас налью сам знаешь куда, – ответил Иван беззлобно.

А Татьяна Матвеевна, заметно повеселев, задорно заметила:

– Эх, мужики, ну, не можете радоваться жизни без выпивки!

– Кто бы говорил, – пробурчал Кирилл.

Она встала, подошла к деревянному сундуку, достала завернутую в холстину гармонь и положила ее на стол.

– Это «ливенка», – сказала хозяйка, погладив гармонь, как живое существо. – Моему мужу Володе в 1914 году перед отправкой на фронт подарил его отец Афанасий Прокопьевич. Ее можно было купить за 22 рубля, а корова тогда стоила, между прочим, 24 рублика.

Хозяйка растянула мехи, слегка путаясь в клапанах, заиграла простенький мотивчик и запела весело и залихватски:

По селу тропинкой кривенькой

В летний вечер голубой

Рекрута ходили с ливенкой

Разухабистой гурьбой…

…По селу тропинкой кривенькой,

Ободравшись о пеньки,

Рекрута играли в ливенку

Про остатние деньки.

Замолчав, призадумалась.

– Это вроде блатная песня? – спросил Сидорский.

Хозяйка вздохнула и, не глядя на Кирилла, сказала:

– Это, милый человек, Сергей Есенин. Может, слышали, был такой русский поэт.

– Слышали, – за всех ответил Иван. Тонкий томик с поэмой «Анна Снегина» и другими стихами лежал в его командирской сумке. Это было московское, достаточно редкое издание. Книжку он никому не показывал, это единственное, что осталось как память о мирной жизни.

«Эта женщина пережила большое горе или испытания судьбы, – подумал Иван. – И совсем не похожа она на деревенских старушек. Каким злым ветром занесло ее сюда…»

– А по виду вы, Татьяна Матвеевна, совсем не деревенская, а городская, – учтиво заметил Родин.

Хозяйка грустно улыбнулась и вдруг попросила:

– Раз вам нельзя, так налейте мне немного!

Сидорский с радостью вытащил флягу и плеснул в кружку хозяйке.

– На Руси воины, идя в бой за Отечество, обращали свои души, сердца и молитвы к небесному воинству, к святым Георгию Победоносцу, Ивану Воину, Сергию Радонежскому, Александру Невскому. И пусть их духовные силы сохранят вас, ребята, оберегут от смерти в бою, отведут огонь. Спаси и сохрани!

Хозяйка перекрестила каждого, после этого кружки вновь соединились над столом.

После паузы Татьяна Матвеевна ответила на полувопрос Родина:

– Я родилась в Санкт-Петербурге, еще в прошлом веке. Мы жили на Лиговке, там я училась, потом вышла замуж… В общем, долгая история.

Катя, поняв, что на этом воспоминания закончились, подошла к Деревянко и сказала так, чтобы слышали все:

– Саша, ты просил заготовить горячей воды, я два котла поставила в печи. В ведро нальешь. В сарайчике бочка с холодной водой, тазик, там мы и моемся. А баньки у нас уже нет, была, да ушла на дрова.

– Ребята, я тогда пошел? – Саня тут же встал из-за стола.

– Давай, – кивнул Родин.

– Кто первый встал, того и тазик, – бросил Деревянко.

Он налил горячую воду из котла в ведерко и, попутно прихватив вещмешок, пошел в сарайчик.

Сидорский, очищая картофелину, сказал ему вслед:

– Наш пострел везде поспел.

Родин продолжил, чтоб выведать тайну хозяйки:

– У вас, видно, хорошее образование…

– У меня прекрасное образование, – уточнила с иронией Татьяна Матвеевна. – Я окончила Смольный институт.

– Это там, где был штаб революции? – ввернул Кирилл.

– Это потом там был штаб. А до этого давали одно из лучших образований в России для девушек, – пояснила она ему, как школьнику.

– А я окончил Московский автодорожный институт, – сказал о себе Иван. – Хотели меня в автобат определить по специальности. Но это не по мне. Едешь на грузовике, как большая мишень на колесах, с трех сторон тебя, беззащитного, расстреливают, подрывают и бомбят. А на танке – сразу сдачу по полной, из пушки и пулеметов. Верно, Катюша?

– Ага, броня крепка и танки наши быстры, – ответила девушка.

– Вот и взяли меня в танкисты. Курс обучения – и вперед!

Руслик поинтересовался настенными часами с гирьками, почему не ходят. Хозяйка пожала плечами, сказала, что, как немцы пришли, сначала кукушечка откуковала, а потом и часы замерли. Он попросил разрешения глянуть, снял часы со стены. Открыл крышку, попросил тряпку, чтобы аккуратно вытереть механизм.

– Нужно чуточку спирта, – сказал Баграев. – Давай, Киря, плесни немного. А ты, Катюха, принеси плошку с водицей, разбавим до нужной консистенции.

Сидорский налил немного спирта и пошел мыться, прихватив чугунок с водой. Толкнул, но дверь в сарайчике оказалась закрытой.

– Эй, на палубе, открывай! – крикнул он. – Чего закрываешься?

В ответ послышалось:

– Индивидуальная гигиена требует индивидуального омовения!

Через минуту дверь открылась, вышел Деревянко в галифе и рубахе, с блестящим от влаги лицом и сияющими от удовольствия глазами.

– Шикарно! – сказал он и пошел в избу.

Родин посоветовал Руслику сначала самому помыться, а потом уж часы домывать:

– А я после вас.

– Иду, с большим удовольствием! – отозвался Руслик и, вспомнив, спросил: – Саня, у тебя лезвия нет случайно? А то моим уже и картошку не почистишь.