Александр Какурин - Условия жизни [СИ]

— Хорошо, — Костик втянул ноздрями сигарный дым.

— А спине как, ночные кошмары не беспокоят? — доктор стряхнул пепел в услужливо поставленную перед ним мулаткой мраморную пепельницу.

— Нет, я их вообще не вижу.

— Это нормально, а воспоминания из прошлой жизни? — Гарисон перьевым «Монбланом» делал пометки на полях.

— Только отрывочные, из детства, как учился в школе.

— Ничего, постепенно память восстановится. В вашем деле записано, что вы хороший ныряльщик, проработали полтора года инструктором по дайвингу на красном море. — Гарисон перевернул очередную страницу.

— Да, возможно, — равнодушно ответил Медведев, внутри ни чего не всколыхнулось. — А чем я еще занимался?

— Выступали в цирке воздушным гимнастом.

— Тогда понятно, почему мое тело все покрыто шрамами, — Костик прикоснулся к рубцу на запястье.

— Психическое самочувствие ваше смотрю хорошее. Проверим теперь рефлексы — встаньте.

Придерживаясь за спинку стула, Костик поднялся на ноги.

— Наклонитесь вперед, в стороны, повернитесь на триста шестьдесят градусов, разведите руки.

Медведев еле поспевал за командами доктора, выполняя их нечетко, смазано с пошатыванием на месте.

— Легкая заторможенность, но она скоро пройдет. Что же Константин, в ближайшее время вас можно выписывать, — Гарисон закрыл дело больного, и отложил папку на край стола.

— Спасибо, только я не знаю, куда мне ехать. — На самом деле, возможность оказаться на свободе ни обрадовала Медведева, а скорее даже напугала. Он действительно не знал, как с ней распорядится.

В это время постучались в дверь, и в кабинет вошел санитар, который привел Костика сюда. Он склонился над медсестрой и прошептал ей что-то на ухо. Мулатка в свою очередь тем же образом передала информацию Гарисону.

— Как, и этот, тоже? — удивленные брови доктора взлетели вверх. — Они что издеваются! Ну распустились, распоясались, я им покажу! — раздавив в пепельнице не выкуренную еще и на половину сигару, Гарисон жестикулируя руками, пошел в соседнее помещение.

Медсестра последовала за ним.

В кабинете повисла тишина, а за стеной слышалось сопение и шевеление. Через пять минут Гарисон вышел обратно, он был спокоен как прежде.

— Константин, можете идти и готовьтесь к выписке.

— Еще раз спасибо, — Медведев встал со стула.

— Джули, достань мне дела за прошлый год, — Гарисон отдал распоряжение, вышедшей из смежной комнаты и оправлявшей задранный халат мулатке.

Наконец-то настал этот тревожный и одновременно радостный день, выписки из клиники. Костик прощался со своим единственным другом Антуаном. Тот был вял, апатичен и почти не реагировал на слова Медведева. Три дня назад Антуана посадили на новые таблетки.

— Ты сегодня что-нибудь ел? — Костик вложил в руку друга печенье.

— А оно не отравленное? — Антуан разломил галету пополам. — Я боюсь, что меня здесь убьют.

— Ну, ни придумывай. Вот видишь, я ем и ни чего, — Медведев надкусил печенье.

Подошел санитар.

— Собирайся, тебе пора.

— Да, сейчас, всего минуту, — Костик обнял Антуана, уткнувшись лицом ему в плечо. — Ты поправишься, обязательно, только надо в это верить.

— Галета действительно вкусная, — Антуан толи ни расслышал, толи ни понял смысл медведевской фразы.

От этого у Костика сильно защемило сердце. Он понял, что больше ни когда не увидит этого человека, а если даже и увидит, то Антуан вряд ли его узнает. На глазах навернулись слезы, и Медведев сильнее вжался Антуану в плечо.

— Ты что плачешь? Не надо, я тоже сбегу из этого ада. — На краткий миг Антуан стал прежним, таким, каким он был еще две недели назад.

Размазывая слезы по щекам, Костик заглянул французу в глаза, но в них уже угасала искра разума.

— Прощай, может когда, свидимся, — Медведев трижды расцеловал Антуана в щеки.

— На, съешь, — Антуан протянул Костику половину галеты.

— Нет, это же я тебе дал, вот еще, — Медведев отдал ему весь свой запас галет.

— А они не отравленные? — Антуан принюхался к печенью.

Не в силах, что-либо ответить, Костик показал французу большой палец и, повернувшись, пошел скорым шагом прочь.

За те восемь лет, что Костик провел в психушке, он не накопил практически ни каких вещей. Поэтому к воротам клиники он подошел налегке. На нем были выданные взамен пижамы: буро-зеленые, выцветшие от многочисленных стирок шорты, и едко желтая футболка с надписью «Елисейские поля». Ступни ног защищали, растоптанные, заношенные сандалии, норовившие соскочить при первом же шаге. Как сувенир о психушке, в кармане Медведева лежала металлическая ложка, с выбитым на обратной стороне рукоятки номером тридцать шесть.

Из будки вышел вооруженный автоматом охранник. Санитар, сопровождавший Костика, передал автоматчику документы. Тот, небрежно просмотрев их, усмехнувшись, показал на Медведева дулом автомата.

— На остров?

— А куда еще? — вопросом на вопрос ответил санитар.

Охранник надавил красную кнопку на пульте, и ворота медленно, с гудением распахнулись.

«Вот она свобода!» — Костик развел руки в стороны и, приподнявшись на мысках, потянулся. «Теперь полечу как птица!» — Медведева только смущало, что ему не выдали ни денег, не документов. О чем он не замедлил поинтересоваться у санитара.

— Ах да, чуть не забыл, — тот достал из папки справку.

Костик бережно как драгоценную взял ее в руки. В справке сообщалось, что она выдана Константину Медведеву, стояла круглая печать клиники и подпись главного врача Гарисона.

— А паспорт? — такой справки Медведеву показалось мало.

— Потом, после получишь. Вот тебе полагающиеся деньги. — Санитар протянул Костику банкноту в пятьдесят евро.

«Странная какая деньга, раньше таких не было?» — Медведев изучил купюру с обратной стороны.

— Только все сразу не трать, — в голосе санитара проскользнула ирония.

Шуршащие в руке деньги навеяли Медведеву воспоминания о Камнегорске, как он на сэкономленный со школьных завтраков рубль накупил стаканчиков фруктового мороженого по семь копеек, а потом угощал ими девчонок в классе.

— Хорхе тебя проводит, — голос санитара вернул Костика к реальности.

Из будки вышел другой охранник, тоже вооруженный калашниковым.

— А куда? — Медведев убрал справку и деньги в карман.

— Не на улице же тебе жить, — Хорхе подтянул лямку автомата на плече. — Тут недалеко, есть деревенька, тихая, спокойная. То, что тебе сейчас надо. Поживешь там, акклиматизируешься, а потом уже можешь и в Сан-Мигель подаваться.

— Да, наверное, в город мне сразу ни стоит, — согласился Костик, делая первый шаг на свободу.

За воротами росли те же пальмы и кусты, что и в психушке, но Медведеву они сейчас показались другими — более нарядными и сочными. Даже пыль дороги, в которой по щиколотку утопали ноги, представлялась мягким пушистым ковром. Адреналин свободы бурлил и пенился у Костика в крови — «Весь Мир теперь мой! Больше я с ним ни расстанусь, обниму руками, стисну, и буду держать, держать, держать!». Захотелось сплясать в присядку и спеть не подобающее для местного климата «Ой мороз, мороз!». Но вот так сразу полностью раскрепоститься не получилось. «Задушенный» и «задавленный» годами жесткой дисциплины в клинике — «Нельзя, не сметь, ходить строго по дорожкам, молчать, принимать лекарства!», Костик «со скрипом» превозмогая табу, сделал первый робкий шажок на пути «неповиновения». Щелкая в такт пальцами, он тихо подхватил: «Не морозь меня, моего коня!». Двигавшийся рядом хмурый Хорхе, бряцая прикладом автомата о ножны тесака, не обратил внимания на «вольность» Медведева.