Эдуард Голубев - Смотрящий

— Их всего трое. За мной, пацаны. Пора заканчивать с этим зоопарком, — решительно открывая дверь, он первым вышел из машины.

Остальных не пришлось ждать и уже четыре человека стояли в боевой готовности перед капотом, держа навскидку автоматы, бросая длинные тени на своих лесных неприятелей. Кабаны бросились в свой последний бессмысленный бой без страха и упрёка. Их нападение напоминало трёх оставшихся в живых камикадзе, летевших в атаку на ощетинившийся пушками американский линкор, готовый встретить их со всеми “почестями”. Но если японские пилоты-смертники психологически уже давно, не взирая, ни на что, были готовы принять смерть, следуя кодексу самурая “бусидо”, то стремление на собственную гибель вепрей, объяснялось, лишь отсутствием каких-либо знаний об убийственной силе и моще АКМ-74. Оно и понятно, так называемый индекс мозга дикого кабана, едва доходивший до 0,2 %, был сопоставим с показателем бегемота, который также не вошёл в историю животного мира, как обладатель высоких интеллектуальных способностей.

Бегущие навстречу в свете фар, кабаны стали несложными мишенями, поразить которые не составило бы больших трудностей даже для тех, кто за свою жизнь успел выпустить три-четыре обоймы, а сейчас, когда их встречали люди, проведшие немало часов с автоматом, и подавно. Это не было боём, это был хладнокровный, без малейшего намёка на нервозность и спешку, расстрел уступающего по всем статьям, как в вооружении, так и в количестве, врага. Никакой пощады, лишь циничные ухмылки на лицах.

Вепри падали, как подкошенные, но стоило только сделать попытку подняться, как сразу пару пуль, отбивая это желание, приковывали их к земле, уже навсегда. Как любой расстрел, это действие было недолгим, но с лихвой заполнило воздух безжалостным холодом, который не может определить термометр, ты ощущаешь его только своим нутром. Глухое эхо — постоянный спутник этого смертельного приговора, объявило о его окончании, разнеся весть об этом событии далеко по сторонам. Автоматы одновременно опустили стволы, уставившись в землю, снимая напряжение и отдыхая после привычно хорошо выполненной тяжёлой работы.

Четвёрка двинулась навстречу лежащим тушам с любопытством и осторожностью. Кабаны очень часто симулируют свою смерть, притворившись безжизненным куском мяса, поэтому Хирург предупредил, что расслабляться ещё рано и если уши торчат, а шерсть на загривке стоит дыбом, сразу стрелять в голову. Снова будить эхо не пришлось. Из машины вышел Башкир со своим напарником и, также, с опаской, двинулся навстречу им. Если последние три вепря, расстрелянные практически в упор, представляли собою жалкое зрелище, то из двух первых попавших под огонь с тылу и оставшихся лежать на дороге, один явно был ещё жив. Ощущая вибрацию земли от приближающихся шагов, он резко вскочил, заставив Ильдара стремительно поднять автомат, и ринулся прочь с такой прытью, что мгновенно растворился в темноте.

— Башкир, реакция уже не та? Старый стал? — голос Хирурга наполнился расслабленным весельем.

— Всё хорошо, не переживай за меня. Если я правильно посчитал, осталось два подранка, которые уже точно к нам не сунуться.

— Судя по всему, да. Как там, Боцман?

— Шашлыка хочет, — улыбнулся в ответ Ильдар.

— Скажи ему, если успеем вернуться через три часа, вырежу ему самую мякоть, позже уже будет с запашком.

Хирург получил своё прозвище не по бывшей профессии, как может показаться изначально, а за искусное владение ножом. Его с детства завораживали всевозможные клинки, которые делал отец на работе в механическом цеху, оставаясь после смены, и приносил домой. Они были разной формы и для разных задач, но всех объединяли интересные истории происхождения, которые с огромным удовольствием он рассказывал, пока маленький Саша внимательно рассматривал их, крутя в своих юных ладошках взрослые игрушки. Особенно его привораживали рисунки на стальном острие, получавшиеся из-за того, что для изготовления использовался пакет заготовок из разных марок стали. Но так получилось, что он больше хотел не изготавливать, а научиться метать их, о чём искренне желает каждый пацан. Отец во дворе дома соорудил огромный деревянный щит, несмотря на протесты матери, а после школы и наспех сделанных уроков, Саша до захода солнца мог бросать ножи, не обращая никакого внимания на возникшую усталость и растяжение плечевого сустава. В то время для него не было ничего более приносящего воодушевление, как чёткий звук вошедшего в дерево лезвия и кратковременный тембр вибрирующей рукоятки. Позже он всё чаще держал нож в руках разными хватами, водя им перед собой и доводя эти движения до автоматизма. Но всё равно нужен был человек, который обучит, как правильно это делать. В то время на пик популярности поднялось спортивное самбо, которое уже было в шаге от того, чтобы стать олимпийским видом спорта и Саша, не капли не задумываясь, отправился в спортивную школу. Тренером был бывший офицер одного из подразделений КГБ, который, как и обязывало, в совершенстве владел также ножевым боем, а узнав о пристрастии своего подопечного к холодному оружию, после занятий показывал на деревянном клинке все азы этой техники. Так мечта Александра свершилась — калённая заточенная сталь теперь была его вторым я. Понятно, что повзрослев и с такими талантами в те времена, когда Советский Союз начал распадаться на глазах, остаться законопослушным гражданином в большом городе, шансы равнялись практически нулю. Сначала самый обычный рэкет мелких предпринимателей, а дальше больше, участие в серьёзных разборках за место под солнцем, захваты небольших предприятий, торговля оружием, несметное количество которого осталось на складах, пришедших в упадок воинских частей, и причастность к наркотрафику.

В криминальном мире о его владение ножом ходили легенды. Он с легкостью превращал обычный столовый тупой клинок в орудие, несущее смерть, а топорик в его руках отбивал желание у любого, приблизиться к нему ближе, чем на десять метров. Вот именно за виртуозность и отточенность в обращении с холодным оружием, его уважительно прозвали “Хирург”, не обычный “Мясник” или что-нибудь подобное, а именно — “Хирург”.

Башкир дал команду очистить дорогу от трупов кабанов и пока туши перекочевывали в кювет по обе стороны дороги, он сел за руль и начал сдавать назад. Джипы снова встали вместе. Он вышел из машины, и громко, чтобы слышали все, приказным тоном произнёс:

— Боцман, чтобы ты не рассказывал, одного я тебя здесь не оставлю. В таком состояние, ты даже от белки не отобьёшься, — Ильдар провёл взглядом по своим бойцам и, остановив его на одном из них, тем же, не требующим возражений голосом, добавил, — Петруха, останешься с ним.