Эдуард Голубев - Смотрящий

— Набивать желудок перед дракой? Как-то не логично, тем более, для этих тварей. Ничего не понимаю, — и, подняв глаза наверх, философски добавил, — думаю, когда всё закончиться и мы, если сможем об этом рассказать, всё равно не найдём ответы на многое.

Я утвердительно промолчал и с безрадостной ухмылкой подумал, что слова “ если сможем”, на данный момент, ключевые в его фразе.

Лисица перестала дёргаться, и у Белого сразу пропал к ней интерес. Он отошёл в сторону, оставив её на растерзание волчицам, которые тут же приступили к ритуальному приёму пищи. Оставив на земле лишь кости и ошметки кожи, они вернулись на прежнее место, присев снова по обе стороны от вожака. Он резко гаркнул и на его зов, бесшумно паря, из темноты леса появился филин, спланировал к лежащему недалеко трупу первой жертвы и принялся клевать ещё тёплую плоть. Судя по всему, наступил антракт, и буфет открыл свои двери для ведущих актёров. Нам ничего не оставалось, как дождаться второго акта, но, не имея программку спектакля, о его сюжете можно было лишь догадываться.

Ничего не было плохого в том, чтоб этот возникший перерыв заполнить разговором. К тому же меня до сих пор интересовал один вопрос. Пусть далеко не самый главный в моей жизни, а вызванный только любопытством, но, как известно — это упрямая вещь, которая умеет постоянно напоминать о себе, и я, как бы невзначай, спросил:

— Если не секрет, почему называют Лесник? Так понимаю, это прозвище у тебя ещё до того, как ты оказался здесь.

— Та, какой же здесь секрет. Это не первый мой побег. Первый был неудачным, наполовину, если так можно сказать. Я тогда бежал из зоны и скрылся неподалёку в хвойном лесу. Чистый свежий воздух — песня, одним словом. Кинулись меня искать только утром. По всей области и за её пределами, но никому в голову не пришла мысль, что я затихарился совсем рядом, в каких-то трёх километрах от колючки. Связь со мной поддерживали через бригаду мужиков, каждый день выезжающих на лесоповал, поэтому, даже находясь в лесу, я знал абсолютно всё, что происходит в колонии и держал на контроле. Вот тогда и прозвали меня Лесник. Прошло полгода, о побеге начали подзабывать и я уже решил поменять хату, как однажды на рассвете разбудил столь знакомый лай немецких овчарок. Шалаш был окружён, и не единого шанса проскользнуть. Сопротивление было равно самоубийству, да к тому же понимал, что взять меня живым не было первым приказом. И через пару часов уже лежал полностью синий от ударов прикладами на мокром бетонном полу карцера. Так, что сюда я попал не случайно, лес — знатное место, чтобы отсидеться. Ты же тоже сюда, поэтому пришёл? — улыбнулся Лесник.

— Так тебя сдали? И кто?

— Помнишь, я тебе говорил, что “доброжелатели” всегда найдутся. Так произошло и тогда. Нашли его быстро и, как всегда бывает, именно на этого человека думаешь в последнюю очередь. Вскоре его показательно поставили на ножи. Ну вот, как то так, разведка.

— Зачем он это сделал? — спросил я, хотя о причине, конечно, догадывался.

— Власть, и ничего больше.

— Тогда какой смысл было сдавать тебя, если ты вернёшься назад в тюрьму и будешь сидеть на троне, как и сидел?

— Это я потом узнал. У него была договоренность, что меня пристрелят при попытке к бегству, но не учёл он одного. Знаешь, чего боится само больше хозяин на зоне? — в ответ, я отрицательно покачал головой, и Лесник продолжил. — Бунта, и я мог этот вопрос легко решить. Начальнику тюрьмы нужен был не он, ему нужен был я, а обещать можно всё, что угодно, ну и плюс, конечно, поимка беглеца своими силами, чтобы вернуть расположение сверху.

— И ты всё-таки сбежал второй раз?

— Это другая история и с тех пор прошло восемь лет. Всё тогда изменилось. Для многих, деньги стали важнее понятий.

Антракт, судя по всему, подходил к своему окончанию, так как волки начали менять расположение на этой природной сцене. Теперь они выстроились в ряд, посередине которого сидел Белый со своими спутницами. Вожак повернул голову и посмотрел на филина, который, как чувствуя, что к нему обращаются, оглянулся, оторвавшись от столь аппетитного клевания свежей плоти лисицы. Он взлетел на ближайшее дерево за кустарником, где скрылся в темноте, и уже через несколько секунд раздалось его громкое с ускоряющимся ритмом уханье, словно удары барабанщика, задающего темп перед исполнением песни. Белый поднял морду и начал своё соло — это было уже не рычание, не вой. Из его пасти низким басом выливался громкий сплошной гул, напоминающий шум земли перед извержением вулкана. Казалось, ещё чуть-чуть, и всё вокруг задрожит, а потом начнут падать деревья, с огромным треском вырывая крупные глубокие корни. Настолько мощно это звучало. Я не знаю, какой объем легких у оперного певца, но в этот момент, мне казалось, что у Белого он не меньше. Его гул подхватили остальные, кроме волчиц, которые вышли из строя и встали, убрав хвосты в сторону, как вкопанные, готовые к совокуплению. Вожак замолк, уверенной поступью подошёл сзади, и под тяжелое гудение стаи в ритм уханья филина, начал половой акт. Это единственное действие в этом спектакле, где не было ничего непредсказуемого и не заслуживало подробного описание. Сношение прошло, как у обычных больших дворовых собак. Удовлетворив обеих волчиц и оставив их лежать на земле, Белый с нескрываемым высокомерием сел рядом, а остальные волки, прекратив гул, снова устроили хоровод вокруг них, только теперь в очень быстром темпе.

— Вот для чего он желудок набивал. Силы нужны были, — Лесник улыбнулся, — но, что странно, у альфа-самца лишь одна альфа-самка, а у этого две. В натуре, людьми становятся, прямо, как султан с гаремом.

— Скорей, вождь и шаман племени, только в одном лице, — ответил я, — но меня другое поразило — это дисциплина. Ты видел, остальные волки даже не шелохнулись, а я уверен, они тоже не прочь были бы овладеть самками.

— Ну, тут, скорей всего, дело в жёнушках. Они бы не подпустили и эти прекрасно понимали. А насчёт дисциплины, полностью согласен с тобой. Жёсткая, и наказание, судя по всему, только одно — быть съеденным заживо. Так что попасть живым в их лапы у меня нет никакого желания.

— Взаимно, — теперь наступила моя очередь улыбнуться.

А волки, на ходу перестроившись, сделали уже два хоровода, пропустив внутрь каждого из них самок, которые снова приняв вид величественных скульптур, сели внутри своего круга. Вожак, словно зритель на матче по большому теннису, только в замедленном действии, поворачивал голову и с видом хозяина смотрел то на одну, то на другую. Произошедшее далее я не мог себе даже представить. Это было похоже на церемонию открытия чемпионата, когда многочисленная шоу-группа, под музыку передвигаясь по зеленому газону, меняла фигуры построения, словно в калейдоскопе. Из двух кругов волки сделали замкнутую восьмёрку или живой знак бесконечности. Движение каждого было отработано настолько безупречно, что они не то, чтоб столкнулись на пересечении, они даже ни разу не сбились с ритма. У людей на это уходят месяцы тренировок, а как волки добились такой синхронизации, скорей всего, останется загадкой. Округа снова наполнилась воем Белого, который тут же подхватили самки, а остальные восемь волков одновременно легли на землю, по четыре с каждой стороны, сделав направленный в нашу сторону коридор для вожака и оскалившись, подняли головы, не сводя с нас светящиеся в темноте глаза. Вожак снова входил в дикий кураж. Он перешёл на утробное рычание, прерываемое укусами собственных передних лап, поднося их по очереди к пасти. Белый вёл себя, словно боксёр перед боем, который заводится от постукиваний кулаками по собственной челюсти, а живой коридор из сородичей напоминал группу сопровождения к рингу. Он двинулся через неё и когда лежащие волки остались позади, остановился в метрах пяти от нас. Встреча взглядами состоялась, но если в его глазах было только решимость, то, по крайней мере, у меня, лишь холодное спокойствие разбавленное любопытством. Он довольно сильно и требовательно ударил лапой по влажной земле.