Александр Тамоников - Секретный бункер

– Как вы думаете, товарищ майор, капитуляцию гарнизона уже подписали? – спросил Вобликов.

– Думаю, да, – лениво отозвался Ракитин. – Берлин уже наш. Остались какие-то группировки на севере, в Чехословакии, но это ерунда, сами сдадутся…

– А скоро капитуляцию всей Германии подпишут?

– Непременно, Олег. Несколько дней на раскачку, потом подпишут…

– Что-то сил больше нет, товарищ майор, – признался лейтенант. – И в груди сдавило… Эх, сейчас бы валерьяночки или чего покрепче…

Донеслись посторонние звуки. Шашкевич предупреждал о своем приближении заупокойным кряхтением. Рану на плече он худо-бедно обработал, замотал бинтом. Основание пострадавшей конечности было перетянуто жгутом. Шашкевич подошел, волоча за собой автомат, неловко пристроился на траве – сначала подогнул одну ногу, затем вторую.

– С уловом, товарищи… Смотрите, какую рыбу поймали – прямо акула…

– Ты как? – спросил Вобликов.

– Лучше всех, чего спрашиваешь? Да нет, нормально все, правда, мужики… Пуля навылет прошла, через бицепсы и трицепсы, так сказать. Обеззаразил, замотал, пока держусь. В госпиталь со временем надо заглянуть…

– Ну, и как мы отсюда попадем в госпиталь? – хмыкнул Андрей. – А у нас еще рыба, как ты выразился, – нельзя ей дать протухнуть. Вот скажи, какого хрена ты машину разбил? Сейчас бы сели и поехали.

– Так, может, она еще работает? – встрепенулся Шашкевич. – А почему нет, товарищ майор? Бока помялись, но двигатель-то целый. Надо проверить. С тормозами там что-то неладно, так мы осторожно, деликатно, так сказать, можно и движком, если что, тормозить.

– Хорошо, разберемся. – Ракитин откинул голову. – Полежим еще немного – и в путь…

Снова зашуршала трава. Подошел живой и невредимый Крейцер – весь какой-то снулый, слипшийся, покрытый зеленью и грязью. Он скромно пристроился в сторонке, обхватив руками колени.

– Странно, мужики, – засмеялся Вобликов, – впервые рад видеть живого немецкого офицера. Сразу видно, исправляется человек, старается.

– Людвиг, вы как? – спросил Ракитин. – Отбились от пуль?

– Да, герр Трауберг не очень хороший стрелок… – Крейцер шепелявил, стеснительно прикрывал рот ладонью – похоже, падение у ворот ангара даром ему не прошло. – Оступился, упал в сливную канаву, а там такая железная решетка… – Немец замолчал, чтобы не давать советским контрразведчикам повода позубоскалить. Но никто и не думал смеяться, смотрели с уважением. Даже Трауберг прервал свои коровьи звуки, угрюмо уставился на своего недавнего соратника. Крейцер перехватил его взгляд с сочувственной миной, дескать, так жаль, герр Трауберг…

– Ладно, мужики, еще минута, и начнем собираться, – прошептал Ракитин. – Надо ехать, улов сдавать. Федора – в госпиталь, Крейцера домой на побывку отпустим, Дениса еще заберем, чего он там лежит… Через весь город поедем. И не дай бог, если эта немецкая колымага не заведется…

– Трауберга лично хотите сдать, товарищ майор? – спросил Шашкевич.

– И не только сдать. – Майор оскалился, подмигнул замычавшему пленнику. – Мы эту кашу заварили, мы ее и есть будем…

Только через три часа разбитая трофейная машина добралась до штаба 8-й гвардейской армии. Пришлось поколесить по городу – в связи с освободившимися площадями штаб Чуйкова переместился к центру.

На постах глядели с недоверием: почему, мол, на немецкой машине? «По кочану, – объяснял Ракитин, тыча в глаза любопытным корочки. – Что нашли, на том и едем».

Советские войска в это утро были добрые, в чем-то даже беспечные. Надоело жить в нечеловеческом напряжении. Над пленником сжалились, вытащили кляп, после чего он залил всю машину рвотой, а потом тихо шипел и брызгал слюной.

У штаба на бульваре Кайзеритц стояли плотные заслоны. Дребезжа и теряя «ненужные» детали, «Опель Блиц» подъехал к штабу. Пришлось сделать крюк – завезли домой Крейцера.

«Жест доброй воли, Людвиг, – объяснил майор расчувствовавшемуся немцу, – будет лучше для всех нас, если вы не сбежите. А я в свою очередь буду хлопотать, чтобы к вам не применяли репрессивных мер».

Шашкевич отказался ехать в госпиталь, все отнекивался: «Потом, потом», красовался с перевязанной рукой и ничего не делал.

«Отпуск при части называется», – ухмылялся Федор синими губами.

Тело Корзуна, укрытое плащ-палаткой, выгрузили, положили на носилки.

Прибежал возбужденный полковник Старыгин, серый от недосыпания. Горели воспаленные глаза. Красноармейцы вытащили из машины пленного генерала, у полковника хищно раздулись ноздри.

– Осторожнее, ребята, не растрясите, – а когда добычу, имеющую весьма жалкий вид, установили вертикально, не выдержал, рассмеялся: – Родной наш, долгожданный… Да, это точно он. Хотя видок у вас, господин Трауберг, скажем прямо – не фонтан на площади. Ну, ничего, накормим, напоим, спать уложим, врача позовем…

– Вы ему еще бабу приведите, – фыркнул Ракитин.

– Да не, – отмахнулся Старыгин, – не справится он с бабой. Эй, орлы, отвести этого в подвал, изолировать и охранять, как родную маму…

У него было превосходное настроение. Пленника увели. Фигурант продышался, очистил желудок и теперь держался с достоинством, только смешно припадал на больную ногу.

– А это что такое? – нахмурился Старыгин и уставился на Шашкевича. – Марш в госпиталь, товарищ старший лейтенант.

– Есть, товарищ полковник.

– Эх, жаль Корзуна, – вздохнул глава управления, опустился на корточки перед носилками и отогнул край накидки. – Да, очень жаль… Но война, что поделаешь, – он встал, выразительно кивнул красноармейцам: – Уносите.

– Когда его убили, войны уже не было, – хмуро бросил Ракитин.

– Тогда вдвойне жаль, – отозвался Старыгин. Всмотрелся в глаза Андрея, рассердился. – Я все понимаю, майор, что ты от меня хочешь? Не смогу я вернуть твоего парня, оттуда не возвращаются. Погиб геройской смертью, такое случается, и открою тебе секрет, Ракитин, эта смерть еще не последняя!

Они смотрели, как красноармейцы с сочувствующими лицами уносят тело. Мялся неподалеку Вобликов. Молодой лейтенант за последние сутки обзавелся клоком седины на виске, о чем пока и сам не знал.

– Все, братцы, мирная жизнь начинается. – Полковник глубоко вздохнул. – В шесть утра генерал Вейдлинг сдался со всей своей свитой. Его приказ довели до всей оборонявшейся группировки. Те, кто был не согласен, ночью попытались прорваться через Шпандау. Мы их выпустили, но с благой целью – добить на открытом пространстве по пути к Эльбе. Практически никто не ушел. Остальные сдались. В Берлине сегодня почти не стреляют – ну, вы сами знаете, ехали. Рейхстаг полностью наш, и даже знамя повесили. Выкурили гадов из всех подвалов. Спокойно в городе – так, мальчишки иногда шалят…