Сергей Кутергин - Отсчет пошел

Когда я прямо сказал об этом Хироси, да еще и намекнул, что мы за ценой не постоим, лицо японца, похожее на печеное яблоко, вновь изобразило задорную улыбку, он неожиданно повернулся и, ни слова не говоря, потрусил вниз по улице, да так шустро, что я с трудом за ним поспевал. Миновав несколько кварталов, Хиромацу юркнул в один из многочисленных московских двориков.

Я немедленно вбежал следом, но проклятый японец исчез, словно под землю провалился. Впрочем, так оно и было — после беглого осмотра двора и пропахших окурками и мочой подъездов я обнаружил вход в подвал. Лампочки, разумеется, не было, и я на ощупь, хватаясь пальцами за холодные стены, спустился вниз и толкнул незапертую дверь.

В лицо мне ударил яркий свет, и я на мгновение зажмурился. Открыв глаза, я обнаружил себя в небольшой чистенькой раздевалке. Из-за двери слева доносился приглушенный гомон. Тихонько заглянув в дверной проем, я обнаружил большую, ярко освещенную комнату с полом, покрытым татами. В углах на специальных стойках были укреплены импровизированные макивары — обмотанные толстым слоем зеленой изоленты палки для отработки ударов. Одну из стен скрывало некое подобие шведской стенки. В комнате находилось несколько учеников. При виде сэнсея, вскоре после моего появления вошедшего из другой двери, они быстро уселись на пятки в молчаливом ожидании. Хиромацу коротко кивнул им и внимательно посмотрел в мою сторону. Мне не оставалось ничего другого, кроме как войти.

При виде уставившегося на меня десятка глаз я почувствовал всю нелепость сложившейся ситуации и наобум ляпнул первое, что пришло мне в голову.

— Добрый вечер, — глупо сказал я. — Меня зовут Влад, и я хотел бы заниматься с вами.

После моей импровизированной речи на несколько бесконечных секунд воцарилась гнетущая тишина, вскоре взорвавшаяся громовым хохотом. Хохотали все — громко раскатывался какой-то бородатый громила с краю, тоненько попискивали двое корейцев, и даже сам Хироси сверкал в усмешке своими щербатыми зубами. Все это меня весьма разозлило, так что я пулей выскочил на середину зала и почти прокричал:

— Чего заржали как кони? Да я любого из вас одним пальцем уложу!

— Что ж, так тому и быть, — неожиданно сказал сэн-сей. — Дело в том, что я веду эту группу вот уже год и новых учеников не набираю даже за такие деньги, о которых ты изволил мне намекнуть. Но если слова, которыми ты сейчас бросался, не пустой звук, то я, пожалуй, смогу тебя взять, а тебе, в свою очередь, удастся догнать остальную группу.

— Что я для этого должен сделать? — поинтересовался я.

— Именно то, что ты только что обещал, — уложить любого из моих учеников. Победишь — я обучу тебя мастерству Оямы, проиграешь — навсегда забудь дорогу сюда. Согласен?

Отступать было уже поздно, и я согласился. Пока я стягивал куртку и ботинки, Хиромацу сделал знак одному из своих учеников и тот, мелко семеня, вышел на середину зала, отвесив по короткому поклону сэнсею и мне. Мой противник оказался тощеньким жилистым корейцем ниже меня на целую голову и, по-видимому, не представлял особой опасности. Даже бить его было как-то неудобно. Помнится, тогда я подумал, что Хироси наверняка уже твердо решил принять меня к себе в ученики, а первоначальный бой будет лишь чем-то вроде традиции или обычая, исход которого известен заранее. Пока я таким образом размышлял, сэнсей коротко выкрикнул: «Хадзимэ!» — и кореец, издав визжащий звук, больно хлестнувший по нервам, кинулся на меня с удивительной для его маленького, тщедушного тельца прытью.

Признаюсь, я и опомниться не успел, а мой противник уже сумел ткнуть мне рукой под дых и резво отскочить, так что мой ответный удар, способный свалить слона, лишь бесполезно свистнул в воздухе. Тогда уже я, в свою очередь, кинулся на корейца, но эта ловкая бестия постоянно ускользала, награждая меня все новыми и новыми ударами. Вскоре у меня уже заплыл глаз и во рту появился противный соленый привкус от разбитой губы, а проклятый кореец, казалось, только забавлялся. Ударит — отскочит, отскочит — ударит, и так до бесконечности. Да, тогда мне здорово досталось. Сколько лет прошло, а этот бой помню, словно он был вчера. В голове у меня мутилось, будто ее до отказа забили грязной стекловатой, зато овладевшая мной слепая злоба оказалась лучшей анестезией и начисто заглушила боль. Я уже плохо соображал, что я делаю, и почти забыл о тех навыках, которым успел обучиться. Тогда я просто хаотично махал руками, словно пытаясь взбить воздух, как хозяйки взбивают масло из сметаны. Время от времени я пытался сделать захват, используя приемы вольной борьбы, но кореец оказался скользким как змея и всякий раз вырывался, оставляя мне на память новые пинки и затрещины. Где-то на горизонте плясал ряд внимательных лиц, неотрывно следящих за ходом нашего поединка. Порой они переговаривались, и в их глазах мелькала явная насмешка, так что я в конце концов почувствовал себя скоморохом, принимающим колотушки на потеху толпе. Ну нет, господа, так мы не договаривались. Никому еще не удавалось безнаказанно делать из меня шута горохового! Я разозлился еще больше и, собрав все свои силы, попытался понять игру своего соперника и научиться парировать хотя бы часть ударов, сыпавшихся на меня со всех сторон, и в то же время сделать так, чтоб хотя бы некоторые мои удары достигали цели. Со стыдом должен сознаться, что это мне в тот день так и не удалось. Юркий кореец был, несомненно, куда более сильным бойцом, чем я, и вскоре мне явно было суждено растерять последние силы и шлепнуться на татами в лучших клоунских традициях. Так бы наверняка и случилось, если бы не помог случай. Пытаясь уклониться от очередной ловкой подсечки, я неловко подпрыгнул в воздух и, описав немыслимый по своей неуклюжести кульбит, плюхнулся прямо на корейца, подмяв его под себя всеми моими восемьюдесятью килограммами. Мой соперник, судя по всему, не ожидал такой атаки с воздуха. Бедняга растерялся, не успел ускользнуть и оказался почти раздавленным. Даже не пытаясь наносить удары, я лишь грузно лежал, широко раскинув конечности и не давая хрипящему корейцу вырваться, пока сэнсей не выкрикнул свое «Ямэ!», объявив тем самым об окончании боя и о моей победе. Так я стал одним из учеников Хироси Хиромацу.

Должен сказать, что время обучения у него было лучшей и интереснейшей порой моей жизни. Два года подряд я по три дня в неделю с трудом дожидался, когда наконец отбарабаню уроки, рассеянно полистаю до вечера книжку (даже традиционное пиво с приятелями я как-то забросил) и наконец отправлюсь на очередную тренировку — разбивать в кровь костяшки пальцев о макивару, делать растяжку сухожилий, пока не потемнеет в глазах, — в общем, чудеснейшим образом проводить время. К концу обучения я даже научился кое-как понимать по-японски и временами предпринимал героические попытки прочитать наконец ту самую книгу, с которой все и началось.