Сергей Кутергин - Отсчет пошел

— Говори, но учти, что командовать тебе осталось тридцать четыре минуты, — донесся голос офицера, который, судя по всему, был главным у русских. Это был комдив Ермаков.

— В таком случае вам придется убить меня, — ответил Дениев, и его голос разнесся по всей площади. — Но предупреждаю, что граждане России, которые находятся сейчас у меня в гостях, переживут меня лишь на несколько долей секунды.

Дениев еще раз выразительно потряс над головой прибором, утопив на нем большую кнопку. Вспыхнул красный светодиод.

— Здание заминировано. Пульт, приводящий в действие взрыватель, находится у меня. Из-за вашего не слишком вежливого обращения у меня немного сдали нервы и я нажал на кнопку активатора. Стоит мне ее отпустить, и, боюсь, у вас у всех будут большие проблемы. Так что прежде чем говорить, в следующий раз хорошенько обдумайте ваши слова. Но не слишком долго, так как скоро рука у меня может устать. А чтобы вам не казалось, что я блефую, посмотрите пока на небольшой фейерверк.

Дениев махнул рукой с кейсом. Раздался глухой гул, земля вздрогнула, и чудом уцелевшее после бомбежек трехэтажное здание в соседнем квартале сперва приподнялось, словно собираясь взлететь, а затем медленно опустилось и потонуло в яркой вспышке. В лицо Де-ниеву дохнула волна жаркого воздуха. Послышался дробный стук осыпающихся кирпичных осколков.

В рядах российских офицеров возникло оживление, затем Ермаков изменившимся, глухим голосом сказал:

— Каковы будут ваши условия?

— Во-первых, — ответил Дениев, — вы немедленно отведете войска за пределы поселка. Повторяю — немедленно! Затем вы должны беспрепятственно пропустить моих людей и не делать ни малейшей попытки их преследовать. Если кто-либо из них сообщит мне по рации о возникших проблемах, я тот час же нажму на кнопку и мы все взлетим на воздух. Но я думаю, что у вас хватит ума согласиться на наши более чем скромные требования. Как только мои люди будут в безопасности, я последую за ними.

— Я должен обсудить ваше предложение с начальством, — сказал Ермаков.

— Увы, я занятой человек, и у меня нет для этого достаточно времени. Теперь я говорю вам, что командовать ситуацией вам осталось, — Дениев посмотрел на часы, — ровно четыре минуты.

Дениеву было видно, как побледнел Ермаков при этих словах. Пальцы полевого командира, вдавливающие кнопку, затекли и побелели от напряжения. Он знал, что рискует. Вся его игра опиралась на предположение, что командующий силами противника не отважится взять на себя ответственность за гибель заложников, не получив предварительных санкций руководства. Если же дать им время, то такое разрешение скорее всего будет получено, как это произошло в Буденновске, и тогда они все превратятся в кровавое месиво. Казалось, что четыре минуты длятся уже не менее часа. Холодный дождь затекал за шиворот и сыпал мелкие капли в лицо.

Наконец из мегафона донесся голос Ермакова:

— Можете ли вы предоставить нам какие-либо гарантии того, что с заложниками ничего не случится?

— У меня нет никаких заложников, — резко ответил Дениев. — Что же касается моих гостей, то они любезно согласились остаться пока в этом здании. Радиус действия взрывного устройства не более километра, так что, как только я окажусь на безопасном расстоянии, оно автоматически перестанет вам угрожать.

Он перевел дух. Противник молчал.

— У вас осталось менее минуты! — крикнул Дени-ев. — Это последнее предупреждение. Клянусь Аллахом — другого уже не будет!

Уходили последние секунды. Дениев чувствовал, как неприятно потеют пальцы рук. Дождь хлестал в лицо, и по слипшимся усам стекали холодные тяжелые капли. Наконец без предупреждения и в абсолютном молчании БТРы развернулись и друг за другом, как и приехали, покинули площадь. Похоже, игра была сделана.

Ермаков оставлял площадь последним, стиснув зубы в бессильной ярости. Кто-то услужливо спросил его:

— Прикажете вызвать саперов?

Ермаков коротко кивнул. Какой теперь в этом смысл? Ежу понятно, что, когда здание разминируют, чеченцы будут уже вне досягаемости. Несколько минут спустя он смотрел в бинокль, как боевики спешно грузятся в автомобили и уезжают, как все еще неподвижно стоит на площади их главарь. Дениев тоже покидал площадь последним, уже после того, как дверь в Дом пионеров была прочно закрыта и заминирована, чтобы никто не смог освободить заложников раньше, чем террористы будут в безопасности.

Уже на обратном пути, когда Ермаков возвращался, не дожидаясь окончания работы саперов, из полуразрушенного дома на краю поселка выскочил какой-то придурок, судя по всему, из забытого чеченцами раз-ведпоста. Совсем еще мальчишка, без оружия, он бежал к цепи российских войск, выкрикивая бессвязные слова и размахивая руками. Не добежав десяти метров до ближайшего БТР-2, он звонко выкрикнул «Аллах акбар!». Через мгновение этот крик потонул в звуке мощного взрыва, разорвавшего его на части, искорежившего БТР и ранившего двух солдат, оказавшихся неподалеку. Хасан Султанов был единственным боевиком Дениева, погибшим в тот день.

Из автобиографического отчета Сона, архив группы «Д», код 131958-С

Уважаемые и достопочтенные психологи базы и лично господин Бахарев! Вот уже второй месяц вы отрываете меня своими дурацкими требованиями от важнейших тренировок и сложнейшей процедуры адаптации к журналистской среде. Радуйтесь! Наконец-то я нашел время и место, чтобы потратить его впустую на обещанный вам пересказ моей биографии. Если вы хоть что-нибудь смыслите в своей психологии, то должны понять, что рассказчик я никудышный и не люблю разводить болтовню, так что слушать мои откровения — сомнительное удовольствие. Вы все еще не выкинули эту кассету на свалку? Что ж, тогда слушайте. Гм… Вот сижу и думаю: с чего бы начать? Я знаю, что вам нужно все — детство, юность, мои университеты. Начну я, пожалуй, с детства. Оно у меня самое обыкновенное и в высшей степени заурядное, так что вряд ли вас заинтересует. Родился я в обычной семье простого советского заместителя министра. Да-да, именно поэтому Леонид Юрьевич и придумал мне этот сомнительный псевдоним «Сон». Сынок, дескать. Да еще и на английский манер, с намеком на то, что я окончил обычную советскую школу при МГИМО, в которой учились такие же, как я, вполне обычные дети послов, министров и директоров московских гастрономов. О том, как я там учился, вы можете узнать из копии моего аттестата, которая наверняка хранится в сейфе у нашего запасливого Леонида Юрьевича в толстенькой папке с кодом 2:5020/630.23. Я много раз интересовался у него, что же означает сей странный номер, но генерал всякий раз ссылался на якобы существующие соображения секретности, из чего я сделал вывод, что эти цифры взяты с потолка, как и большая часть статистики по нашей базе. Итак, из моего аттестата вы не узнаете лишь то, что с шестого класса я занимался со своими приятелями по школе вольной борьбой и карате. В том, что об этом молчат школьные документы, нет ничего удивительного — в те времена карате, равно как и большинство восточных единоборств, было официально запрещено и доступно лишь тем простым советским людям, которые были несколько более равными перед законом, чем другие. Но даже у нас обучение карате приходилось оформлять как курсы оздоровительной гимнастики. Впрочем, как я узнал несколько позже, по сравнению с настоящим боевым искусством то, что мы изучали по импортным видеокассетам под руководством нашего инструктора, и вправду являлось не более чем легкой разминкой суставов.