Александр Тамоников - Агент из подземелья

Инструкции на этот счет у шарфюрера отсутствовали. Заключенный был рослым, физически развитым человеком. Начальник смены резонно рассудил, что за час с ним ничего не случится, сообщил ему, что врач будет только утром, а пока придется потерпеть. Он ушел, а Кромберг что-то прохрипел ему вслед.

Охман и фон Райхенбах стояли в коридоре, мрачно смотрели, как полноватый доктор Краузе осматривает тело, покачивает головой, что-то бормочет. Настроение у них было хуже некуда. На подобный исход они рассчитывали меньше всего. Действительно здоровый бык! В стороне растерянно мялся дежурный по изолятору оберштурмфюрер Веслинг. Доктор Краузе оттянул веко покойника, заглянул в глаз через увеличительное стекло, поцокал языком и вышел из камеры, стягивая медицинские перчатки.

– Полагаю, вы уже ничем нас не порадуете, доктор, – проворчал штандартенфюрер.

– Порадовать нечем, – согласился тот. – Герр Кромберг, или как там его, скончался, и с этим уже ничего не поделаешь.

– Возможен злой умысел?

– Нет, что вы. – Медицинский работник решительно помотал круглой головой. – Впрочем, если бы ему была оказана своевременная помощь, то Кромберг смог бы выкарабкаться. Не уверен, но шанс был. Помощь же ему не оказали.

– Почему он умер, доктор?

– Прикажите сделать вскрытие, штандартенфюрер. Я проведу его и доложу официально. Но уже сейчас с уверенностью в девяносто процентов могу сообщить, что это аневризма.

– Что это такое? – хмуро бросил фон Райхенбах.

– В мозгу имеются кровеносные сосуды, господа. В случае их разрыва происходит кровоизлияние. Чаще всего это приводит к смерти. Так случилось и на сей раз. Посмотрите на его красные глаза. Все произошло быстро. В результате сильного волнения участился пульс. Не имеет значения, что этот человек был физически развит и вынослив. Какие, говорите, он перечислял симптомы? Голова болела и кружилась, тошнота, звон в ушах? Все правильно. А еще это может быть светобоязнь, невнятная речь, онемение части тела. Он ни на что не жаловался?

Охман пожал плечами и ответил:

– Не больше, чем все остальные. Но приступы головной боли у него случались. Кромберг списывал их на вялотекущую мигрень.

– Никто не запрещал ему нанести визит к врачу, верно? – заявил доктор Краузе. – Повальное явление, знаете ли. Едва ли не все мы тянем до последнего, надеемся, что пронесет, само рассосется, и уже на том свете начинаем жалеть. Я вам еще нужен, штандартенфюрер? Заключение будет готово через пару часов, но я уверен в том, что не ошибаюсь.

– Спасибо, больше ничего не нужно, – пробормотал Райхенбах.

Он пребывал в каком-то ступоре, долго исподлобья разглядывал мертвое тело, лежавшее в камере, потом сказал:

– Можно уносить, освободите тут.

Люди шарфюрера завернули тело в простыню и унесли. Прибыл военнослужащий с ведром и шваброй, вытер пол.

Фон Райхенбах продолжал стоять столбом. По его холеному лицу блуждали сумрачные тени. Охман терпеливо ждал, переминался с ноги на ногу.

– Скажите Брюннеру, чтобы арестовал дежурного по изолятору и начальника смены, – распорядился штандартенфюрер и приковал к подчиненному тяжелый взгляд. – За решетку паршивцев и под трибунал! Кромберг умер исключительно по их вине.

– Я понял, штандартенфюрер, – сказал Охман. – Позвольте вопрос? Вас ведь беспокоит не только то обстоятельство, что мы не сможем использовать Кромберга в своей игре? Мы же не сомневаемся в том, что он – советский шпион?

– Не сомневаемся, – с усилием выдавил из себя штандартенфюрер. – Какие-то улики против него кто-то мог подстроить, но чтобы такой вал!.. Это довольно сложно, Георг. Шпион, он и есть шпион. Досадно, что все вышло именно так.

Но что-то его беспокоило. Охман всматривался в непроницаемое лицо шефа.

– Давайте допустим на минуту, что мы ошиблись, – медленно начал Райхенбах. – Кромберг был арестован без всякой вины, пережил потрясение, усилилось внутричерепное давление, лопнул сосуд, наступила смерть. Но если он был русским агентом, то что мешало ему пережить такое же потрясение, верно?

– Конечно, – сказал Охман. – Кто бы он ни был, но ему пришлось поволноваться. Результат мы видим. Да, штандартенфюрер, давайте допустим, что Кромберг невиновен. Но улики убедительные. Значит, его подставил Коффман, Беккер либо кто-то еще, остающийся в тени. Вылез вон из кожи, но все сделал. Однако тут налицо небольшая неувязка, штандартенфюрер. Этот преступник не имел понятия о том, что Кромберг внезапно умрет, считал, что тому придется переносить допросы, давление и тому подобное. Он что же, считал нас совсем глупыми? Нам не требуется обвинить первого встречного, нам нужен настоящий русский агент. Если Кромберг невиновен, то мы обязательно поняли бы это. На что он рассчитывал? Хотел выиграть время? Но сколько ему его надо, да и зачем? Это непонятно. Даже если русские дойдут до Мозерских укреплений, то битва за них будет продолжаться не один месяц.

– Да, неувязка, – согласился Райхенбах. – Мы что-то перемудрили, Георг. Мир куда проще, чем кажется. С агентом покончено. Можно было бы радоваться, если бы не эта несвоевременная кончина. И все же присматривайтесь к своему отделу, Георг, договорились? Вам не стоит расслабляться.

Они стояли навытяжку перед штурмбаннфюрером, собранные, сжатые в пружину, заметно побледневшие. Охман поедал глазами подчиненных, прислушивался к своей интуиции. Нет, все было нормально. Десять минут назад он вызвал Коффмана и Беккера в кабинет, сообщил им о смерти Кромберга и о том, что ей предшествовало.

Потом Охман оповестил этих офицеров о том, что им выпала редкая удача. Они попали в круг подозреваемых. Он хотел посмотреть на их реакцию, чтобы раз и навсегда отбросить сомнения. Офицеры не шевелились, переваривали услышанное.

Оба примерно одного роста, схожей комплекции. Беккер – светловолосый, Коффман – темнее. У первого тонкое лицо, намекающее на изнеженность, которой на самом деле не было. У второго оно обычное, непроницаемое, эмоции на нем не видны, хотя он тоже способен улыбаться и даже изредка смеяться. Дисциплинированные, исполнительные работники, не хуже, не лучше других. У Коффмана чуть подрагивал левый глаз, выдавая его волнение.

– В это невозможно поверить, господин штурмбаннфюрер, – сглотнув, произнес Беккер. – Этот человек был прочно впаян в коллектив нашего отдела. Еще вчера он занимался повседневной рутиной, был бодр, собирался ехать в «Лагерь дождевого червя», чтобы провести опрос польских полицейских, примкнувших в Шевельце к нашей армии.

– Кромберг занял у меня двадцать марок до получки, – сказал Коффман и поежился. – Заявил, что совсем поизносился, а тут дорогу перешла такая фрау!.. Он еще пошутил, мол, с бельевой корзинкой. Да бог с ними, деньгами, – опомнился Коффман. – Вы уверены, штурмбаннфюрер, что не было ошибки и этот человек – агент русской разведки?