Александр Ушаков - Воровская зона

— Послушай, командир, — сказал Красавин к великой радости Баронина, уже имевшего свои виды на сторожившего их волкодава, — покурить-то хоть можно?

— Валяй! — милостиво разрешил тот, знавший, что в карманах сидевших напротив него людей не было ни ножей, ни пистолетов.

— Саня, дай зажигалку! — попросил Красавин Баронина, надеясь хоть как-то попытаться использовать заключенный в ней нервно-паралитический газ.

Баронин кивнул и полез в карман, где у него вместе с зажигалкой лежал не отобранный при обыске сюрикэн — метательная звезда из стали, являвшая собой страшное оружие в руках умевшего владеть им. Баронин умел. Научился этому искусству он все у того же Ли Фаня и бросал зажатый у него сейчас в руке сюрикэн практически из любых положений. Но сразу бросать не стал. Только при одном его движении рукой волкодав, как и всякая овчарка, насторожил уши. Спокойно прикурив, Баронин передал зажигалку Красавину, зная, что именно на него сейчас будет переключено внимание их сторожа. И когда тот невольно уставился на прикуривавшего Красавина, отработанным до совершенства движением правой кисти пустил сюрикэн в цель. Парень охнул и, схватившись левой рукой за перебитую сонную артерию, из которой тут же ударил фонтан крови, согнулся вперед и медленно упал на толстый персидский ковер. Но при этом уже бессознательно нажал на гашетку, и длинная автоматная очередь вспорола пол. К счастью для Баронина и Красавина, ни одна из пуль не попала в них. В следующую секунду Баронин, одним мощным прыжком покрыв разделявшее их расстояние, подобрал выпавший из рук парня автомат. Затем, машинально стараясь не запачкаться в крови, вытащил у него из-за пояса пистолет и кинул его так ничего и не понявшему Красавину. И сделал он это вовремя, ибо в следующее мгновение в дверь ударила автоматная очередь второго. Распластавшись рядом с трупом на полу, Баронин негромко проговорил:

— Давай в окно, Игорь! В комнате они нас перебьют! Я прикрою!

Красавин кивнул и, прижимаясь к полу, пополз к окну, а Баронин, дотянувшись до двери с помощью лежавшего на полу и еще не прибитого плинтуса и открыв ее, ударил из автомата вниз, отбивая всякую охоту у своих противников подниматься по лестнице. А добравшийся до окна Красавин одним мощным ударом ноги выбил раму и крикнул:

— Давай, Саня!

И Баронин тряхнул стариной, правда, сейчас он приземлился довольно чувствительно, поскольку прыгал не на мягкую да еще к тому же покрытую травой землю, как это было в доме Борцова, а на промерзший скользкий грунт. Света в окнах не было, и они долго не решались войти в дом, в котором царила мертвая тишина. А когда все же вошли, то поняли, что другой она и не могла быть. Ни лежавший с простреленной наискось грудью волкодав, ни сам Зарубин уже не смогли нарушить ее даже при всем желании. Вожакова в комнате не было, и «старого приятеля», судя по развороченному пулей затылку, убрал он сам. С грустью смотрел Баронин на восковое лицо бывшего товарища — да, это была уже не баккара и даже не рулетка…

Правда, и сам Вожаков особой эйфории после так бездарно закончившейся для него операции не испытывал. И совсем не удивился, когда его вскоре снова достали сподвижники покойного Алексея Алексеевича. Слегка покорили за своеволие, но рассказать ему о своем лихом налете на виллу Зарубина пришлось все, а потом с полчасика покорпеть над портретами его таинственных гостей покойного хозяина дома. И воссоздал он эти глубоко запечатленные у него в памяти образы на славу. Правда, на прощанье его все-таки предупредили больше подобных эскапад не предпринимать. И он обещал… Впрочем, Вожаков не обманывался на свой счет и прекрасно понимал, что его оберегали отнюдь не из-за человеколюбия. Совсем нет! Покамест он был нужен хозяевам «Алексея Алексеевича» как «свой человек» в доме Алтунина. И ни для чего больше…

Сам же Бордовский, ничуть не удивившись гибели ближайшего помощника, в тот же самый день позволил себе недопустимую роскошь. Рассматривая привезенные ему портреты побывавших у Зарубина людей, он впервые за многие годы по-настоящему удивился и чуть было даже не воскликнул «Ба, опять знакомые лица!». А уже на следующий день Борис Юльевич Юргин снова имел продолжительную беседу с приходившим к нему не так давно человеком. И, по достоинству оценив предложенную ему остроумную комбинацию, дал согласие на ее проведение…

А вот Вениамин Катков в этот день пил водку в комнате для свиданий со специально прибывшим к нему на зону Владимиром Завражным, человеком, уже при жизни ставшим воровской легендой. И им тоже было о чем поговорить…

Сами же возмутители спокойствия, вернувшиеся транзитом через Дальнегорск в родные пенаты, сидели в эти часы в салоне черной «Волги» на Приморской улице, где уже очень скоро должен был разыграться один из последних актов этой слегка подзатянувшейся драмы. И домой, надо заметить, они прибыли не с пустыми руками. Признания признаниями, но увезенные с квартиры Зарубина две видео- и три аудиокассеты с поистине бесценными записями стоили куда дороже. И сейчас они поджидали того самого человека, который в свое время так неожиданно исчез в германском посольстве. Они сидели в машине уже около двух часов, и наконец Красавин не выдержал, недовольно бросив взгляд на часы.

— Что-то он долго едет!

— А ты чего хотел? — пожал плечами Баронин. — По такой дороге не очень-то разгонишься… Здесь тебе не Таиланд! — улыбнулся он.

Да, здесь был далеко не Таиланд, и даже не Москва с ее сопливой зимой. На Дальнем Востоке стоял такой лютый холод, что деревья разве только не лопались от мороза. Дороги же представляли собой самые настоящие катки, по которым можно было плестись со скоростью не больше сорока километров в час.

Баронин взял из лежавшей на сиденье пачки сигарету и прикурил. Задумчиво пуская синий дым, он смотрел в окно. Мимо куда-то спешили редкие прохожие, и у всех были опущены на шапках уши. Зима здесь, в Дальнегорске, что-то уж очень долго раскачивалась, словно примерялась, но примерившись, ударила так, что на улицах только звон от мороза стоял. В этом городе довелось им встретиться с крайне важным для них человеком.

Валерий Георгиевич Виригин, тот самый таинственный господин N, как его окрестил во время своего первого пребывания в этом городе Баронин, оказался весьма симпатичным, уже немолодым человеком, с мягкими, даже какими-то слащавыми манерами и липким взглядом карих глаз. Принял он их с Красавиным куда как радушно. Глядя на его улыбающееся лицо, в котором даже Ломброзо вряд ли бы нашел хоть что-нибудь для себя интересное, трудно было себе представить, что этот человек не только возглавляет охранно-сыскное агентство, но является еще и главарем корпорации убийств. Поэтому беседовал он с посетителями с глазу на глаз у себя в кабинете. Ибо слишком многое из того, о чем говорилось в этих стенах, увешанных красивыми гобеленами, не было предназначено для чужих ушей. Помешивая ложечкой кофе, он с интересом посматривал на своих новых, как он полагал, клиентов.