Александр Ушаков - Воровская зона

— Отойди от меня, гад!

Царившее оживление сразу же стихло, и в комнате установилась страшная по своей напряженности тишина. Слово «гад» считалось в воровском мире самым оскорбительным, и смывалось оно только кровью. И притихшие авторитеты с некоторым недоумением смотрели на Разгона, прилюдно бросившего страшное оскорбление побледневшему Клесту.

— Сколько ты должен Ларсу? — все тем же ледяным тоном спросил Завражный.

Барский назвал сумму.

— Почему не отдаешь?

У Клеста отлегло от сердца. Ларчик-то, оказывается, открывался просто! Оставшийся не у дел Блат не рискнул потребовать долг сам, потому и привел друга своего бывшего босса! Он быстро подошел к письменному столу и вытащил из него «дипломат», набитый поборами с коммерческих организаций. Вернувшись на середину комнаты, он протянул «дипломат» Блату.

— Я же тебе сказал, что отдам, Игорек! — улыбнулся он.

Взяв протянутый ему «дипломат», Блат взглянул на Разгона, и тот едва заметно кивнул. Все в той же напряженной тишине Красавин вышел из комнаты, но уже очень скоро снова появился в ней. Только на этот раз с… Кутаковым и Кулябиным-старшим, специально привезенными для такого случая из Уссурийска. И вот тут-то Клест по-настоящему дрогнул. Глядя на недавних соратников, словно на привидения, он провел языком по сухим губам и судорожно сглотнул застрявший комок. И впервые в своей лихой жизни почувствовал, что у него есть сердце.

— А теперь расскажи братве, как ты, гад, собирался стать «смотрящим»? — сверля Клеста ледяным взором, потребовал Разгон.

Барский молчал. Да и что ему было говорить? Похоже, он уже все сказал на этой земле… Он хорошо знал, что могут простить какую-нибудь мелочь, но сейчас ожидать пощады за его деяния было бессмысленно.

— Будешь молчать? — откуда-то из сразу же ставшей холодной пустоты долетели до него слова Завражного.

Барский неопределенно пожал плечами.

— Ну так я расскажу! — проговорил Разгон и поведал ошарашенным услышанным «крестным братьям» историю падения их теперь уже бывшего кореша. Когда он замолчал, авторитеты глухо и угрожающе заворчали, а Бурый, с бешенством глядя на Иуду, проревел:

— На ножи его, суку, на ножи!

Завражный поднял руку, и все сразу же умолкли.

— Все должно быть по закону, — произнес он. — Я выдвинул обвинение и сейчас его докажу, потом дадим слово Клесту, а уж там примем решение… Ну, крысы, рассказывайте! — презрительно посмотрел он на покрывшихся смертельной бледностью Кутакова и Кулябина, не ожидавших для себя ничего хорошего от этого толковища.

И те, даже не пытаясь темнить, выложили все как на духу, и снова законники глухо и грозно заворчали, Бурый кинулся на Барского, на ходу обещая ему перегрызть глотку. И, наверно, перегрыз бы, если бы его не перехватил Блат. В комнате застыла страшная в своей напряженности тишина. Завражный взглянул на Барского.

— Есть чем отмазаться? — прищурился он.

Клест отвел глаза и тяжело покачал головой.

— Что скажете, братва? — обратился к авторитетам Разгон, и те чуть ли не в один голос проревели:

— На ножи суку! Разорвать!

Да и не могли они сейчас даже при всем желании прощать Клеста. Человек, поднявший руку на вора в законе, был обречен. Спустить это дело на тормозах считалось уже западло.

— А с этими что? — брезгливо кивнул Батя на начинавших трястись мелкой дрожью Кутакова и Кулябина.

— Туда же! — выразил общее мнение Кий.

Кутаков, не выдержав напряжения, упал на колени. Обведя присутствующих безумным взглядом, он пронзительно завизжал:

— Пощадите, братва! Это он, — указал он на Клеста, — заставил меня! Я его предупреждал, что добром это не кончится!

Он прополз несколько метров и, обняв ногу Разгона, принялся покрывать его ботинок исступленными поцелуями. Но тот с силой оттолкнул его.

— Ты не того предупреждал, Матвей! — поморщился он. — Раз такое дело, надо было обратиться к кому-нибудь из нас, а ты на кореша руку поднял… Так что пеняй на себя!

Распластавшись по полу, Рамс с силой принялся колотить по нему кулаками, с ним началась истерика.

— И еще одно, — снова заговорил Разгон, на лице которого застыла брезгливая гримаса. — Данной мне властью снимаю с Клеста и Рамса звание воров в законе…

Братва одобрила эти слова новыми выкриками. Подождав, пока все успокоятся, Завражный взглянул на Клеста.

— Ну что, Андрей, — спросил он совсем уже другим тоном, — выпьешь на дорогу?

Теперь, когда приговор был вынесен и жить Барскому оставалось всего ничего, строгость была ни к чему. Да и отходчив в такие минуты русский человек…

Бледный как полотно, Барский кивнул.

— Давай! — указал на накрытый стол Разгон и, повернувшись к уже умолкшему Рамсу и стоявшему рядом с ним Губе, добавил: — И вы тоже…

Клест быстро подошел к столу и налил себе полный стакан водки. Быстро и жадно выпив его, он тут же налил второй. Вслед за ним к столу приблизился Губа. Дрожащими руками, расплескивая водку и стуча горлышком бутылки о край стакана, он налил себе и с трудом выпил. Рамс даже не встал. Так и оставшись сидеть на полу, расширенными от ужаса глазами смотрел, как пируют такие же, как и он сам, смертники.

Со странным чувством наблюдал Баронин за этим пиром приговоренных, ибо подобное видел впервые. Особый интерес вызывал у него Завражный, чью историю он хорошо знал, но видел легендарного вора впервые. И он, надо заметить, произвел на него впечатление…

На большую дорогу Завражный вышел в далеком пятьдесят первом году, избрав для себя самый что ни на есть деликатный промысел — кражи на доверии. Всегда прекрасно одетый, в галстуке и с кожаным портфелем в руках, он с ходу располагал к себе будущую жертву. А подбирал он ее тщательно, изучая пути отхода, распорядок дня, связи и личные качества. Что, впрочем, не помешало ему иметь двенадцать судимостей и отсидеть в общей сложности почти сорок лет из прожитых им шестидесяти двух. Правда, Разгон отличался крайне «неусидчивым» нравом и постоянно уходил в бега. Свой первый побег он совершил не только до гениального просто, но и остроумно. Отбывая наказание на одной из строек коммунизма, Завражный покинул ее в одеянии начальника этой стройки, и стоявшие на вахте часовые, взяв под козырек, пожелали «Петру Ефимовичу» всего доброго! Этот уход «с прощанием» прославил Завражного на весь Союз. А в следующий раз он бежал уже с Колымы, откуда боялись срываться даже самые отчаянные блатняки. Не только бежал, но и, словно издеваясь над ментами, открыл у них под носом на окраине Магадана ларек по приему утильсырья, а заодно и «слама» — ворованного барахла. Апофеозом его отчаянной деятельности явилась поездка «по северам», где он читал якутам и прочим малым народностям лекции о международном положении. Читал, понятно, не безвозмездно, а за мех и еду. Завершающим аккордом в его бурной деятельности стала крупная кража в одном из ленинградских научных заведений. Но… видно, укатали сивку крутые горки, и после последней ходки Разгон завязал. Впрочем, жил он и сейчас безбедно. Почитаемый всем воровским миром, заботившимся об этом действительно «последнем из могикан», он ни в чем не знал отказа, время от времени выполняя ответственные поручения центровых…