Александр Тамоников - Металл цвета крови

— Я думала, и меня арестуют, — тихо проговорила Рита. — Я слышала, что брали не только ученых и преподавателей, но и членов их семей… Жила одна в квартире, ходила на работу… и дождалась, — женщина грустно улыбнулась. — Так всегда и бывает: ждешь одну беду, а приходит другая. Это было в конце февраля: искала растопку в соседнем квартале, в доме было страшно холодно, объявили артналет, успела добежать до ближайшего бомбоубежища. А когда все закончилось, вернулась к своему дому на улице Куйбышева, а его разбомбили… Мы жили недалеко от набережной, где стоял крейсер «Аврора»… — Женщина побледнела, воспоминания давались ей с трудом. — Верхние этажи полностью снесло. Мы жили на первом — там все просело, была угроза обрушения. Я плохо помню, меня держали люди, я вырвалась, полезла в квартиру, чтобы забрать документы, карточки, кое-что из одежды… А когда меня вытащили, сломалась несущая стена, все рухнуло… Я пешком пришла к тете на Невский, она приютила меня, вот с тех пор я здесь и живу…

— Вы работаете, Рита?

— Конечно. — Она твердо посмотрела ему в глаза, мол, как можно не работать. — И в блокаду работала, и сейчас работаю. Каждый день хожу пешком в библиотеку Академии наук на Васильевском острове, заведую отделом зарубежной научной литературы. Впрочем, только два месяца заведую, до этого была рядовой сотрудницей… Раньше добиралась с Васильевского, теперь из центра… Транспорт долго не ходил, приходилось идти пешком, по холоду и в темноте… Не только я, все так делали. Раньше требовалось полтора часа, сейчас — час… Работаю посменно — два дня по двенадцать часов с раннего утра, сутки отдыхаю…

— Как умерла ваша тетя?

— Она ходила карточки отоваривать… — снова на ее глаза навернулись слезы, — уже домой возвращалась, прошла подворотню. У самого подъезда силы кончились, легла в снег и уснула… Тогда это было обычным делом, многие так умирали. В тот день мела метель, был сильный мороз. Я вернулась с работы, она лежит, а рядом инвалид Петрович из первого подъезда стоит, охраняет тело. Она хлеб несла — и представляете, никто не покусился, пока она лежала. Ведь все голодные были, с ума сходили от голода, ботинки ели, ремни, несъедобные корни из земли выкапывали… Никто не взял этот хлеб, потому что нельзя чужое брать — это впитали с молоком матери…

Он снова деликатно помалкивал. Ели не только ботинки и ремни. Отмечались случаи каннибализма — не часто, но было и такое. За это жестоко наказывали. Военные патрули расстреливали трупоедов на месте. Бывали случаи убийств с целью последующего поедания. Людей запирали в подвалы, расчленяли, варили в котлах…

— Я рад, Рита, что у вас все нормально, — сказал он, — жизнь восстанавливается, ужасы блокады больше не вернутся. Наши войска сейчас в Белоруссии, выходят на границу с Польшей, мы освободили практически всю нашу территорию. Осталось добить врага в его логове… Простите, это, наверное, похоже на сводку Информбюро?

— Немного, — она тихо засмеялась. — Я тоже рада, Олег, что с вами все в порядке. Вы ведь военный человек, постоянно рискуете… В каких войсках служите, если не секрет?

Он не решился дать правдивый ответ. Нет доверия у большинства советских граждан к людям его профессии. Главное управление контрразведки, особые отделы, НКВД — они не разбираются в этих тонкостях и просто всех боятся. Долго объяснять, что подавляющее большинство сотрудников борются с реальным врагом, а не с невиновными гражданами собственного государства. До 1943 года офицеры особых отделов и госбезопасности носили свою форму. После 1943-го — отличительные знаки тех частей, к которым были приписаны. В петлицах майора контрразведки поблескивали перекрещенные пушки — артиллерия. Чтобы не только враг не догадался, но и свои не знали…

— Артиллерийское управление, — скупо отозвался он. — Из действующей армии выбыл по ранению, теперь несем службу в тылу. Командировка в Ленинград — вот и решил проведать свою квартиру. Возможно, скоро переведут сюда, но пока служу в Новгороде. Это близко, — улыбнулся он, — всего лишь двести километров, пять часов на поезде.

— Вы не женаты? — спросила Рита.

— Нет, — покачал он головой. — А вы замужем?

Спросил и стушевался — получилось как-то глупо. Она совсем не похожа на замужнюю женщину. Возможно, разведенка или вдова…

— Не сложилось, — пожала плечами Рита. — До войны казалось, что еще рано, успею, да и не было на горизонте подходящей кандидатуры. Я ведь была очень требовательной и привередливой… Вы смотрите удивленно, Олег, — подметила Рита, — вас удивило, что я считала себя несозревшей для замужества? Да, я выгляжу ужасно, на вид мне далеко за сорок… Как вы думаете, сколько мне лет?

— Ну, не знаю, — смутился Березин. — Тридцать три — тридцать четыре…

— Двадцать восемь, — она засмеялась, наблюдая за его реакцией. — Ладно, все в порядке, не хочу вгонять вас в краску. Перед войной я окончила библиотечный факультет Ленинградского университета. А вам сколько? Вы тоже выглядите на сорок. Наверное, вам сорок и есть?

— Тридцать два…

— О, господи, простите… — что-то клокотнуло у нее в груди, она прижала руку к сердцу, — и смех, и грех, как говорится… Давайте считать, что, несмотря ни на что, мы неплохо сохранились, согласны?

— Договорились, — кивнул он. — Виноват, Рита, я должен идти. Еще увидимся.

— Подождите… — Она заколебалась. — Можно личную просьбу, Олег? Вы человек военный, целый майор, у вас, наверное, есть связи… Не могли бы прояснить судьбу моего отца — Грачева Николая Викторовича? Я не питаю надежд, уже смирилась, что хороших новостей не будет… — она поежилась, снова запахнула шаль, — просто мне нужно знать, вы понимаете?

— Хорошо, я попробую, — кивнул он. — Но не обещаю — как получится. Ответная просьба, Рита. Я оставлю ключ за косяком над дверью. Вы можете последить за квартирой? Я позднее напишу вам свой адрес полевой почты.

— Да, конечно, мне не трудно… Вам нехорошо? — забеспокоилась она.

Закружилась голова, ноги стали ватными. Как же не вовремя, черт побери! Такое с ним иногда случалось, и предугадать это было невозможно. Он оперся о косяк, перевел дыхание. Нательное белье прилипло к спине.

— Нет, все в порядке, Рита, такое случается, — он кисло улыбнулся. — Побочный эффект войны, знаете ли. Последнее ранение не прошло бесследно… Нет, в самом деле, все хорошо. — Он перевел дыхание и вышел из квартиры. — Еще увидимся, всего доброго.

Страшно разболелась голова. Хорошо хоть на этот раз без видений. Он добрался до своей двери, стараясь идти ровно и прямо — знал, что женщина смотрит ему вслед. Улыбнулся в ответ, прежде чем войти к себе, захлопнул дверь. И сразу прислонился к косяку. Била дрожь, голова трещала, как растопка в буржуйке.