Александр Тамоников - Металл цвета крови

Это было странно. Может, он ошибался? Больная голова не дает покоя, пухнет воображение. Нет, на него точно смотрели. Откуда — непонятно. Возникало глупое ощущение, что сейчас начнут стрелять.

Самое лучшее в подобной ситуации — не подавать вида. Он даже ухом не повел. Сделал вид, что надышался свежим воздухом, и забрался в машину. «Надо бы снова тент накинуть, — мелькнула мысль, — на всякий случай. Так хоть шальная граната не залетит».

В этом странном эпизоде была пища для размышлений. Не исключался самый плохой вариант: клиническая паранойя. Пора бы уже… Мания преследования вместо интуиции? Он возражал против такого варианта. Но и первый не радовал. Жжение в затылке усиливалось.

Олег проехал квартал. Стало лучше. Но теперь появилась злость. Не понравилось ему знакомство с городком. Он повернул направо, доехал до оврага, у которого обрывался городок.

Проезд сквозь лесополосу здесь отсутствовал. Валялись сгнившие деревья, обросшие грязью гильзы снарядов, чернели воронки. В 1941-м здесь стояла батарея, прикрывала западную окраину Никольска. Ей и досталось от немецких танкистов… Для засады это просто идеальное место!

Березин расстегнул кобуру, огляделся. Переулок был пуст. Еще только май, а уже бурьян по пояс. Он повернул направо, двинул машину по едва видневшейся из-под чертополоха грунтовке. Следом никого. Померещилось? Делать выводы было рано. Он чертыхался, что забрался в такую глушь.

Дворец был рядом, за деревьями, а попробуй доберись! Колеса месили грязь, но автомобиль оказался неплох — не застрял ни разу. Майор объехал городок, сделал остановку на северной окраине. Слежка отсутствовала. «А зачем следить, если и так понятно, куда я поеду?»

Он выехал на гравийную дорожку за чертой города и через пару минут оказался у знакомых ворот. Память — странная штука: стоило увидеть, и словно не было этих двух с половиной лет! 17 сентября 1941 года ворота были также настежь, за ними царило такое же запустение. Но в 1941-м северный парк смотрелся лучше. Он был заброшен, не ухожен, но цел. А теперь тут — как Мамай прошел: переломанные деревья, воронки от снарядов, раскуроченная лавочка повисла на толстой ветке и смотрелась весьма странно. Трупов, конечно, не было, но возникало опасение, что если углубиться в лесистую зону, то можно наткнуться на всякое…

Через пару минут он выбрался к северному парку. Здесь тоже похозяйничала война. Скульптур не осталось, возвышались одни пьедесталы да треснувшие вазоны. Северная сторона дворца тоже сильно пострадала. Купол был пробит в нескольких местах. Зияли провалы, обрушилась часть крыши, наружу торчали обугленные вертикальные балки. От позолоты не осталось и следа, слезла краска, уцелевшие стены смотрелись так, словно их усердно подвергали копчению. Разбитые фальшколонны, пилястры, осыпавшиеся козырьки над оконными проемами.

Арка в левой части здания, на удивление, сохранилась. Основание пролета было мощным — выдержало несколько артиллерийских попаданий. Вспомнилось, как сыпались на голову элементы перекрытий, когда они уходили отсюда на тех машинах…

Дугообразный купол заметно просел. Волосы шевелились, когда он проезжал под ним. Во внутреннем дворе часть пространства уже расчистили. Олег узнавал предметы антуража, испытывал при этом странное чувство. Крыльцо сохранилось, напротив него стояла грузовая машина с отброшенным бортом. Знакомые атланты подпирали бельэтаж, но шеренга скульптур понесла потери. А те, что выжили, смотрелись, мягко говоря, не празднично.

Он поставил машину рядом с грузовиком. Смотреть на все это было тяжело. Разбитых ангелов с крылышками стащили в кучу. Валялся перевернутый пьедестал. Вместо газонов и кустарников теперь была пашня. Фонтан подвергся прямым попаданиям, сложился и провалился в землю. Живописные террасы, спускающиеся к югу, раньше связывали белокаменные лестницы. Сейчас — тропинки, протоптанные между обломками гранита и мрамора. Дворцовая церковь осталась без куполов. Сильно пострадал восточный портик — там взрывом снесло колонны, их обломки валялись в грязи. Прогнулся верхний этаж, который они подпирали. Край здания висел, как стреха над избой. Опасное место огородили дощатым забором.

Павильоны в глубине парка тоже лежали в руинах. Олег отыскал взглядом гараж в низине с правой стороны. Там тоже все было печально: часть строения уцелела, другая вмялась внутрь. Причудливо смотрелась сохранившаяся скульптура в центре парка — человек в треуголке на высоком пьедестале. Земля вокруг него была расчищена, там даже пытались оформить клумбу. Надо же с чего-то начинать…

С крыльца спускался долговязый небритый мужчина в «летней» телогрейке. За плечом висела охотничья берданка. Из здания вышла невысокая женщина со сколотыми на затылке русыми волосами, опасливо посмотрела в сторону Березина.

— Здравствуйте, что вы хотели? — сипло поздоровался мужик. Он важно надувал щеки, хмурился. «Сторож», — догадался Олег.

Он кивнул, показал удостоверение. Зрение у стража дворцовых покоев было неважным: он щурился, долго всматривался в документ. Потом кивнул:

— Понятно… Вы к Марианне Симоновне?

— Это кто?

— Так это… — мужчина растерялся, — директор нашего музея, ее недавно назначили в Наркомпросе… Тимашевская Марианна Симоновна…

— И к ней тоже, — допустил Березин. — Представьтесь, пожалуйста.

— Так это… — сторож поежился, испытывая неловкость, — Бочкин я, Петр Афанасьевич Бочкин, сторожу тут понемногу… Инвалид я, — поспешил он объяснить, — плоскостопие, бронхи гнилые, а еще и зрение так себе… Но устроен в учреждение официально, получаю зарплату, карточки, проживаю в Красивом, дом там у меня, семьи, правда, нет…

— Достаточно, Петр Афанасьевич, — улыбнулся Березин. — Для первого раза вполне достаточно. Как служба? Никто не беспокоит?

— Да нет, — мужчина отвел глаза.

— Что охраняете, Петр Афанасьевич?

— Так это… развалины, — сторож усмехнулся. — Вроде больше нечего. Не осталось здесь ничего ценного, немцы-супостаты все вывезли… Но по штату сторож положен, вот и работаю. Сутки на посту, потом сплю, а меня Петрович подменяет — он тоже инвалид, ногу потерял еще на Халхин-Голе, но ружье держать умеет…

— Сколько человек в штате?

— Вот этого точно не знаю, — озадачился Бочкин. — С десяток, пожалуй, наберется, если нас с Петровичем считать да истопника Ильинского…

— Это товарищ Тимашевская? — кивнул Олег на женщину, застывшую на крыльце. Та поколебалась, стала медленно спускаться.

— Нет, что вы, — усмехнулся Бочкин, — это Юлия Владимировна Черкасова, сотрудница музея, искусствовед… или кто она там. А Марианна Симоновна, наверное, на рабочем месте. Это там, слева по коридору…