Говард Хайнс - Слепая ярость

— Дядя Ник…

Ник кинулся к полуразвалившейся лачуге и, парой ударов ноги проломив ветхую стенку, извлек из-под обломков Билли. Мальчик был цел и невредим, и только щека его была ссажена упавшей доской.

— Все нормально, малыш, все нормально, — бормотал Нику ощупывая тело мальчика в поисках возможных повреждений.

— Они ушли, дядя Ник? — всхлипнул Билли.

— Да, паренек, они ушли, — сказал Ник. — Постреляли немножко и ушли.

Билли в страхе оглянулся по сторонам. Кругом и впрямь не видно было ни души.

Исчез и Ибаньес — только цепочка кровавых пятен показывала путь его отступления в кукурузные заросли…

Костер весело потрескивал, даря тепло и разгоняя ночную тьму, но Билли чувствовал себя не очень уютно и потому теснее прижимался к Нику.

— Тебе не холодно, малыш? — заботливо спросил Ник.

— Нет, ничего.

— А что ж ты так дрожишь?

— Ну… Так просто…

— Ты не бойся, страхи уже позади. Если кто-то нас еще и хочет преследовать, то он нас потерял, — успокоил Ник. — Будем и дальше идти параллельно дороге на Рино — нам уже немного осталось… А сейчас отдохнем несколько часов до рассвета и уже совсем скоро увидим твоего папу. Совсем скоро…

— А вдруг… — сказал Билли и запнулся.

— Что, малыш?

— А вдруг он будет не рад мне? — дрогнувшим голосом спросил Билли.

— Ну что ты… Ведь ты же его родной сын — и, наверное, единственный.

— Ну и что — единственный? — грустно сказал Билли. — Когда он ушел от нас с мамой, он ведь совсем не думал, что я у него — единственный.

— Откуда ты знаешь, что он об этом не думал? — возразил Ник. — Может быть, очень даже много думал. И наверное, ему было скверно без тебя.

— А у вас нет детей, дядя Ник? — спросил вдруг мальчик.

— Нет, — покачал головой Ник. Но, подумав немножко, добавил: — По-моему, нет.

— Это как же, — не понял Билли, — вы не знаете наверняка, есть ли у вас дети или нет?

Ник нехотя кивнул.

— А разве так бывает? — удивился мальчик.

— Бывает… Иногда бывает. Ему сейчас уже лет двадцать, моему сыну. Если, конечно, он вообще есть. А может быть, это и дочь…

«Странные они, эти взрослые, — в недоумении подумал Билли. — Как-то они умудряются запутывать самые простые вещи…»

Ник порылся в сумке.

— Вот — у меня еще шоколадка осталась. Погрызи, — предложил он.

— Спасибо, — сказал Билли. — О, «сникерс», я такие очень люблю…

— Зубы у тебя от них не болят?

— Не-ет! — уверенно сказал Билли. — Я таких хоть сорок штук зараз могу съесть!

— Да уж я не сомневаюсь, — хмыкнул Ник.

Билли откусил кусочек шоколадки и вдруг тихо заплакал, размазывая слезы по лицу.

— А мама… Мама… Она уже никогда… — лепетал он срывающимся голосом.

— Что делать, малыш, что делать… Вот моя мама тоже умерла — и мне без нее очень и очень грустно. Так уж устроена жизнь, Билли. Вот и мы с тобой когда-то умрем. И вопрос только в том — заплачет ли кто-нибудь о нас с тобой или нет…

Билли захныкал еще сильнее.

— Ты плачешь — и это хорошо, — задумчиво сказал Ник. — Сильные люди никогда не боятся плакать.

— А вы плакали когда-нибудь, дядя Ник? — спросил Билли сквозь слезы.

— Если бы я мог… Раньше плакал, теперь — нет. Но я плачу в мыслях…

— Я тоже так буду, — упрямо сказал мальчик, шмыгая носом.

— Ну, конечно… Я думаю, ты вырастешь сильным парнем, добрым и храбрым.

— Обязательно, дядя Ник.

Ник погладил Билли по голове:

— Вот какая отличная головка… Будет умная головка, будет много знать… Отец тебе многое расскажет, многому научит.

— Да? — с надеждой спросил Билли.

— А как же иначе, малыш…

— Но он же бросил меня, покинул…

— Я думаю, он не тебя бросил, а себя.

— Как это так? — удивился Билли.

— Понимаешь… Человеку трудно быть самим собой, и он часто от себя убегает. И думает при этом, что сам себя таким образом ищет, а потом оказывается, что никуда и не нужно было идти, что все уже и так было.

— Нет, не понимаю, — честно сказал Билли. — Что-то слишком это сложно для меня.

— Да это и для взрослых тоже сложно, — улыбнулся Ник. — Потому-то они так часто и путаются в жизни — трудная это штука, брат.

— А что в жизни самое главное, дядя Ник? — робко спросил Билли.

— Не знаю… Может быть, главное — не бояться. Не бояться других. Не бояться самого себя. Не бояться плакать. Ну и так далее.

— А вы чего-нибудь боитесь?

— Я сейчас боюсь только одного — чтобы ты не простудился. Давай-ка я укутаю тебя поплотнее. Спи…

— Ну-ка посмотри, малыш, какая это улица? — попросил Ник.

— Феррихилл-роад, — прочел Билли табличку.

— Вот и отлично. Нам нужен дом двести десять. Пошли…

Билли было совсем не по себе — и с каждым шагом походка его становилась все неувереннее.

— Ты что, Билли? — спросил Ник, уловив нерешительность мальчика.

— А вдруг я ему не нужен? — тихо спросил Билли. — Вдруг он совсем не хочет меня видеть?

— Что за глупости, парень? Все будет хорошо! — бодро сказал Ник.

По правде говоря, у него на душе тоже скребли кошки в предвкушении встречи с Фрэнком: как-то сложится их встреча? Каково будет говорить им теперь, спустя двадцать лет после того случая?

— Пустяки! Все будет отлично! — повторил Ник, и уже не столько для Билли, сколько для себя самого.

— Но он же — предатель, — неуверенно сказал Билли. — Мой папа — предатель…

— Что?

Ник вздрогнул от неожиданности. Почему мальчишка так говорит? Он ведь не знает подробностей той вьетнамской ночи… Как он мог догадаться, черт возьми? Меньше всего Нику хотелось навести Билли на какие-либо нехорошие мысли о своем отце. И вот…

— Предатель, — снова сказал Билли. — Он ведь предал маму и меня…

У Ника слегка отлегло от сердца — господи, да парень ведь не о том…

— Не надо так говорить, Билли. Никогда не называй так своего отца, — строго сказал Ник. — Ты еще слишком мал, чтобы судить его. Вот подрастешь, тогда другое дело: будешь лучше понимать что к чему… Пойми, это очень большая ответственность — говорить такие слова о ком-либо вообще, а уж тем более об отце.

— Ну, я не знаю… — неуверенно пробормотал Билли. — Извините…

— Все будет в порядке, — успокоил его Ник. — Вот ты увидишь его — и все глупые мысли сразу выскочат у тебя из головы, вот увидишь.

— Вы так думаете?

— Конечно. Знаешь, как бы он ни поступил тогда… В общем все, что случалось раньше, — это все в прошлом. А ты ведь не можешь жить в прошлом. Ты живешь здесь и сейчас, понимаешь?

«А сам-то я это понимаю? — спросил себя Ник. — Ты сам-то сумел уйти от проклятого прошлого, от гнетущих воспоминаний? И смог ли ты простить? Легко объяснять другим, а вот ты сам попробуй переступить через боль, через обиду… Трудно? Но ведь сам сказал: надо жить здесь и сейчас — так в чем же дело, старина? Других-то легче поучать, а ты вот сам попробуй…»