Валерий Ковалев - Золото мертвецов

Старшина положил шомпол с уже испекшимися грибами на лежащий на камне лоскут шелка, вытащил из кармана пакетик с прозрачными таблетками и протянул другу:

— На, Санек, погрызи.

— Что это?

— Леденцы с ментолом, у фрица в планшете нашел. Там, кстати, и карта. Идем мы, судя по ней, верно. Разве чуть отклонились к югу. Но топать еще далековато, километров триста. Ну? Как тебе леденцы? — поинтересовался он, снизывая финкой грибы на шелк и насаживая на шомпол рыбину.

— Фкусные и во рту холодят, — прошепелявил Сашка.

— Я ж тебе говорю, с ментолом, это от простуды. Я такие на Северо-Западном фронте пробовал, отобрал у пленного офицера. Готовились все-таки фрицы к войне основательно. Все предусмотрели, не то что мы, — нахмурился Тим, — шапками закидаем.

— А все равно под Москвой и Сталинградом фашистов разбили. Да и здесь, на Кольском, они увязли.

— Это точно, — подбросил старшина в костер просохших веток.

— Хлипкие они уж очень. Вот мы с тобой из плена третью неделю идем. Полуживые и без всего. А тот фриц, — кивнул назад, — с раскрытым парашютом в мох свалился, и рожа всмятку. Ну да черт с ним, давай шамать, кишки марш играют.

Тим разломил парящую рыбу на две части и большую отдал Сашке.

— Чего это ты меня все время подкармливаешь? То свою долю шоколада отдал, то эти таблетки, а теперь вот и кусок побольше? — обиделся ленинградец.

— Это потому, что салажонок ты еще, Санек, да и в лагере почти дошел. Так что давай наворачивай. А мне не впервой. Считай, третий раз к своим выхожу, — жестко прищурился глазами.

Приятели стали жадно глотать рыбью мякоть, обсасывая кости, а потом взялись за грибы, пресные, но вполне съедобные.

— На вот еще, хлебни, у фрица в кармане была, — протянул старшина другу миниатюрную плоскую фляжку.

— Когда успел, я даже не заметил.

— И в Ростове мало кто замечал. Я пацаном водился с беспризорными и по карманам ловко притыривал, — беззвучно рассмеялся Тим.

Сашка отвинтил колпачок, сделал глоток из фляжки и поморщился.

— Ну как? Получше шила?

— А я его на охотнике один раз только и пробовал, боцман не давал. Тоже говорил, что салага.

— Это коньяк, — приняв назад фляжку, сделал глоток и Тим. — Давай теперь ногу твою поглядим, и на боковую. День выдался напряженный.

Морщась, Сашка поднял до мосластого колена штанину робы. Нога от щиколотки до лодыжки у него посинела и распухла. Тим, отчекрыжив финкой от парашютного лоскута длинную ленту, туго забинтовал ею ногу матроса.

— Вроде тугой повязки. А теперь спать, утро вечера мудренее.

Утром, когда проснулись, вся тундра была покрыта тонким слоем снега.

— Лето и зима одновременно, — пробурчал Сашка, стряхивая его с шапки, и сладко зевнул. — Впервые хорошо выспался, без кошмаров.

Затем друзья встали, умыли снегом чумазые лица, и старшина ощупал унты, они были сухие.

— Снимай гады, — кивнул на Сашкины истертые до дыр ботинки.

Матрос уселся на котомку, сбросил ботинки с ног, стряхнул с них драные ошметки мешковины и пошевелил бледными, распухшими от сырости, стертыми в кровь пальцами.

Тим разрезал надвое служивший им скатертью за ужином кусок шелка и протянул товарищу. После этого стащил с ног размокшие пьексы и отчекрыжил от одной из шелковых накидок еще два куска аналогичного размера.

Приятели туго обернули ноги этими шикарными портянками, снова обулись и немного подкрепились изюмом.

— Так, — утер губы старшина, — давай, Санек, достругивай приклад и готовь костер, а я к озеру. Может, рыба какая сдуру поймалась, заодно и веток наломаю.

Отсутствовал он довольно долго, потом над озером гулко разнесся выстрел, и Сашка дернул из ножен финку.

Через минуту из кустарника появился Тим, неся в руке какую-то птицу и волоча за собой несколько корявых сухостоин.

— Ух ты, куропатка! — удивленно воскликнул Сашка, пряча нож, и всплеснул руками.

— Держи, — бросил ему еще теплую, рыжеватой окраски птицу старшина.

— В березнячке подшиб. Там их целая стайка почками кормилась. Хороший у «вальтера» бой, — похлопал по рубчатой рукоятке торчащего за поясом пистолета.

— А вот рыбы нету, удочки я снял. Дай-ка мне лопатник фрица, там много бумажек. Я с вечера мха подсушил, глядишь, сверну цигарку.

Сашка достал из внутреннего кармана бумажник, протянув его Тиму, а сам начал ощипывать куропатку.

Тот же, присев на корточки, достал оттуда тонкую пачку рейхсмарок, несколько фотографий и какие-то сложенные вчетверо листки, судя по виду письма.

Фото привлекли внимание старшины, и он стал внимательно их разглядывать.

На одном погибший был в парадной форме офицера люфтваффе и с какой-то расфранченной девицей, на втором — в летном комбинезоне у «мессершмита», а на третьем — рядом с грузным человеком, в высокой фуражке и мундире с аксельбантом, увешанном крестами, спесиво смотревшим в объектив.

— Вот тебе Геринг, — показал Сашке фото Тим. — Я видел его портрет в одной немецкой комендатуре, которую мы разгромили под Оршей.

— Ну и боров, — нахмурился матрос, заканчивая ощипывать птицу и смахивая рукой перья с коленей, — пудов на десять.

— И карта у этого фрица интересная, с их аэродромами и воинскими частями. Пригодится нашим. А вот из этого послания я себе самокрутку и сварганю, — развернул старшина одно из писем. — Судя по всему, от фрау, бумага тонкая и духами пахнет.

Он ловко свернул из странички козью ножку, достал из кармана бриджей горсть сухого перетертого мха и засыпал внутрь, примяв большим пальцем. Потом, взяв из горящего костра ветку, прикурил.

— У-у-у, — с наслаждением затянулся и выпустил носом густую струю дыма, — даже башка закружилась.

После этого, попыхивая цигаркой, Тим взял из рук Сашки ощипанную и ставшую намного меньше тушку, ополоснул ее в ближайшей лужице и насадил на шомпол.

— На, жарь пока, — протянул другу. — А я вон на ту горку взберусь, погляжу, как нам лучше озеро обходить. — Он показал на высокую сопку.

Когда зарумянившаяся птица начала издавать дразнящий запах и постреливать в языках пламени голубоватыми искрами капающего сока, старшина вернулся и, тяжело дыша, присел к огню:

— Черт! Как вкусно пахнет. Да ты настоящий кок, умеешь.

Достигнув вершины очередной сопки, где тонко свистел ветер, друзья остановились.

Внизу, на десяток километров, примыкая одной стороной к озеру, а другой уходя в тундру, тянулась обширная низменность, в центре которой что-то неясно чернело.

Старшина стал всматриваться в ту сторону, затем протер слезящиеся глаза и сдавленно пошептал: кажись самолет.

Не сговариваясь, друзья упали в мох, замерли.

— Это, наверное, тот, из которого немец выпрыгнул, — сдавленно прошептал Сашка.