Сергей Козлов - Последний Карфаген [Повесть. Рассказы. Дневники]

Нынешние обыватели подвели под собственную трусость целую оправдательную философию. Всё та же: моя хата с краю…

Телекомментатор Доренко — мразь с красивым мужским голосом и нагловато-честными глазами. Личная мразь Березовского. Комментировать данное утверждение не имеет смысла, для большинства нормальных людей — это аксиома.

Лучше бы вместо таких, как Доренко, Сванидзе и т. п., была тишина.

В истории, например, есть понятие вольного обращения с фактами. Т. е. факт берется «исследователем» и поворачивается так, что имеет уже совсем другое значение. Как? А вот пример с бытовой вещью: берем стул, переворачиваем, при этом он остается стулом, но сидеть на нем уже невозможно.

Но вот и другой вариант: сочинить стул нельзя, факт — можно.

Еще что-то взорвалось, упал с моста автобус, вспышка эпидемии… И все это гремит в разбухшем от чернухи эфире… Эфир пучит от бед, сыплющихся на нашу землю…

Надо хотя бы притормозить, оглядеться по сторонам и хоть ненадолго выключить всё на свете. Всё! Послушать тишину… Послушать себя… Послушать опыт веков… Может, не каждому после этой паузы захочется что-либо включать.

Тюмень — Алушта — Горноправдинск, 2000 г.

Молитва, как и музыка, не терпит фальши.

Нет ничего страшнее Божьей кары, но на втором месте после нее идет ПУСТОТА.

Пустота может быть стихийная, вселенская и рукотворная. Последнюю создают суетящиеся празднословы. На первый взгляд она даже не кажется пустотой. Она заполнена апокалипсическим движением, безудержным многословием и сизифовым трудом. Такая пустота может бурлить, переливаться яркими притягательными красками, звучать слащавыми гармониями под заводной ритм, но при этом она остается самым опасным видом пустоты, способной поглотить и растворить в себе человечество.

Иногда я сам вырабатываю такое количество пустоты, что начинаю опасаться того, что она поглотит меня.

Самое страшное: жить в темноте вместе со всеми и не иметь сил убедить их возжелать света.

У горьковского Данко было горящее сердце. А я иногда смотрю внутрь себя — могу ли я еще хоть что-нибудь вырвать оттуда, светится ли там?

Время разбрасывать камни, время собирать камни за пазуху. А что еще делать, если не осталось камня на камне? Может быть, хотя бы один из них окажется философским.

Встречают по-прежнему по одежке, а по уму проводить не могут. Могут проводить без одежки.

Уже давно всех вывели на чистую воду, а они не тонут. Как и полагается…

Суета убивает поэзию. Точнее, она не оставляет ей возможности родиться.

Даже легкое облачко вдохновения перетирается суетой в бесцветную пустоту. Остается труха, отдающая гнильцой повседневности, которой вместо пепла можно посыпать себе голову, но она не годится даже на удобрения. Добрая мысль не вырастет.

Суету следует лечить приступами созерцательной лени.

Один знакомый художник сказал, что любовь можно выразить цветом. Но, скорее, она и есть цвет как таковой. Вы никогда не замечали, что ее отсутствие делает мир даже не черно-белым, а серым?

Отсутствие любви и есть пустота.

Нынешнее юношество влюбляется как-то неуверенно и серенько. Вроде и не влюбленность, а только подталкиваемое естественными инстинктами влечение. Слова, которые они находят для объяснения своих чувств, больше годятся для идиотских комиксов. Прежние поколения смотрели на женщину как на тайну. Нынешние смотрят, как на объект возможного удовлетворения похоти и предмет, которым после определенных затрат можно владеть. Они разводятся так же, как меняют одежду. До этого я не знал, что такое пустая любовь.

Хандра — национальное достояние русского народа.

Пушкин, к примеру, захандрил, а потом глядишь: «Унылая пора, очей очарованье…» Гончаров «нахандрил» «Обломова». Розанов — короб «Опавших листьев». А еще хандрили Глинка, Рахманинов, Чайковский… И т. д.

Нынешняя эпоха все меньше оставляет времени для плодотворной хандры.

Количество суеты обратно пропорционально количеству хандры. А также обесцениванию металлического эквивалента культуры: золотой век, серебряный век… М-да-с… Что дальше?

Народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Народ, который не хочет кормить своих поэтов, перестанет быть народом.

На базе нашей школы пытаемся внедрить проект «Русская национальная школа». Готовится документальная и программная база. Предусматривается увеличение часов истории и русской литературы. Максимальное приближение к понятию гимназии. Основа нравственного и мировоззренческого воспитания — православие…

И уже слышны первые залпы в нашу сторону: «А почему русская?», «Обидим тех-то и тех-то», «Национализм!» и т. п. Пока еще не звучит тяжелая артиллерия: шовинизм и фашизм…

Сколько же можно, топчась на наших святынях, выплясывая хануки вокруг Кремля, обогащаясь за счет нашего народа, плевать ему в душу?!

В Москве решается вопрос о выведении за рамки базисного плана средней школы (т. е. обязательных к преподаванию предметов) русской истории и русской литературы. Это я уже слышал, видел. Это хотел сделать Гитлер после покорения Советской России. План «Ост»… Так кто после этого фашист?! Если это произойдет, я, например, уйду в партизаны. И буду вести себя как боец на оккупированной территории.

Да уж, в добрые времена было министерство просвещения (!), а теперь министерство образования… Разница звучания этих слов понятна каждому русскому человеку. Можно сеять разумное, доброе, вечное , а можно образовывать соросовские фонды, вальфдорфские школы, международные валютные фонды и прочую пустоту…

Я директор учреждения образования… Нас учредили и образовали… Но до сих пор не дали чего-то главного. Веры.

Мне больше нравится сочетание «директор школы». И мне хочется верить, что нашим ученикам мы даем веру…

Еще одна версия: духовное пространство народа сначала стерилизуют, чтобы создать пустоту, духовный вакуум, а потом уже заполняют специально обработанной пустотой — подцвеченной общечеловеческими ценностями, сдобренной эклектичным суррогатом философских течений и религиозных воззрений, пропитанной демократической демагогией и увенчанной политическими нагромождениями многопартийности и плюрализма. Эта хитрая пустота создает обманчивое впечатление заполненности, всеобщего движения, но по сути своей является хаосом, из которого проще всего лепить стадо.