Кирилл Арнаутов - Мой выбор

Они подошли к одной из камер.

— Лицом к стене. — Скомандовал дежурный и Шторм, повернувшись, замер.

Загрохотал замок и дверь распахнулась.

— Проходим.

Шторм протиснулся в образовавшийся проем и сделал шаг вперед. Дверь камеры за его спиной, захлопнулась, подобно мышеловке. Все, выхода нет, и не будет.

В камере, никого не было, а сама камера, была небольшой, можно сказать, даже маленькой. Два на четыре метра, на площади которой, размещались с одной стороны двухъярусные нары, а с другой стороны, стоял небольшой стол, с прикрученной к нему лавочкой. В углу, у входа, находился туалет, подобный тому, что видел Шторм в отстойнике. Только здесь, в камере, он был окружен небольшой стенкой. Рядом с туалетом, находился умывальник.

Шторм присел на корточки и облокотился на дверь. Сколько времени, он здесь проведет? Час? День? А может месяц? Или год? Есть ли шанс, выйти отсюда? Шторм обхватил голову и заплакал…. наверное, впервые в жизни.

Бригадир посмотрел на парней, сидящих в автобусе. Кто-то спокойно курил, глядя на происходящее, кто-то смотрел на часы, ну а кто-то, прикрыв глаза, дремал. В их бригаде, работали те, кто успел привыкнуть к этой работе и относился к ней, настолько, насколько нужно, не выходя за рамки. Уже давно, среди бригад, существовало негласное правило для новичков: не принимай все близко к сердцу, иначе, сопьешься или сойдешь с ума. Многие, кто приходил к ним работать, очень скоро ломались. В основном, конечно, не выдерживали, чисто физически. Это уже потом, на втором месте, стоял психологический фактор. Он припомнил, как впервые, пришел в отдел кадров, с просьбой взять на работу. Его спросили, не боится ли он. С улыбкой он сказал, что равнодушен к этому, на что одна из молодых женщин, сидевших в кабинете, заметила, что с таким отношением, долго он здесь не проработает. Сколько лет с того момента прошло?

Бригадир усмехнулся и, посмотрев на часы, коротко бросил парням.

— Пошли.

Они вышли из автобуса, и пошли друг за другом, в сторону здания. Со стороны, они выглядели строго и мрачно, от того и устрашающе. Одетые в черные рубашки и черные брюки, с повязками на руках, они шли, молча и уверенно. Подойдя к дверям, ведущим в зал, первый, идущий впереди, открыл дверь. В зал вошел бригадир, за ним, остальные. Посреди зала, на постаменте, стоял гроб, обитый бардовой тканью. Возле гроба, с обеих сторон, стояли лавочки, на которых сидели родственники. Атмосфера на похоронах, печальная, но она намного усложняется, если хоронят кого-то молодого. Вот и сейчас, в гробу лежал молодой человек, на вид которому было, не больше двадцати пяти. Смерть делает людей моложе, забирая вместе с жизнью, несколько лет человека.

В ритуальном зале, находилась преимущественно молодежь. Некоторые молодые люди, находящиеся здесь же, имели довольно грозный вид. Бритые головы, камуфляжные штаны и тяжелые ботинки. Некоторые из них, сжимали в руках, черно-желто-белые ленточки.

Бригадир оглядел всех, спокойным, невозмутимым взглядом.

— Венки берем, проходим на улицу.

Услышав это, родственники, сидящие возле гроба, зарыдали еще сильнее. Остальные подходили, брали венки и не спеша выходили на улицу. Постепенно, в зале остались только близкие родственники. Бригадир кивнул парням и гроб, накрыли крышкой. Подхватив его на руки, они подняли его с постамента и медленно, прошли через двери, неся его в сторону катафалки. Родственники потянулись следом.

Похоронная бригада, несла гроб, а под ноги им, летели цветы. Они шли, словно по живому коридору из людей стоящих по обе стороны. Но идти по такому коридору не честь, а испытание. Молодые девушки, плачущие навзрыд, молодые люди, опустившие головы, потому, что не в силах были смотреть в глаза матери покойного.

Семьдесят процентов тех, кто присутствовал на похоронах, знали покойного лично. Сорок процентов, знали, кем он был на самом деле. И только десять процентов, знали, что погиб он из-за своих убеждений. Очередной солдат, очередной, никому не нужной войны. Все, кто шел с ним по жизни рядом, сегодня пришли почтить его память.

Бригада поднесла гроб к катафалку и, развернув его, поставила на лафет. С металлическим лязгом, гроб поехал внутрь автобуса.

— Близкие родственники, — сказал бригадир, — проходите к гробу.

Кил, поддерживая рыдающую мать под руку, повел ее в автобус. Позади, шли остальные родственники, которые сочувственно всхлипывали, старательно поддерживая трагичность ситуации. Кил помог, матери залезть в автобус и, повернувшись к парням, махнул им рукой. Все начали рассаживаться по машинам. Минут через пять, площадка перед моргом, опустела. Кил еще раз огляделся и залез в автобус.

— Можно ехать. — Сказал он водителю и прошел к гробу, сев рядом с матерью.

Двери автобуса закрылись и он, заурчав, начал отъезжать от морга. Вслед за ним, начали движение остальные машины. Двигаясь за катафалком, они образовывали длинную колонну.

Всю дорогу сидевшие в катафалке родственники молчали, низко опустив головы. Кил поддерживал мать, которая порой без сил, опускалась на его плечо, а затем, посмотрев красными от слез глазами на гроб, где лежал ее сын, снова принималась беззвучно рыдать. Кил гладил ее по голове и что-то шептал на ухо.

Мать сжимала его руку и прижималась к нему еще сильней, словно боясь потерять последнего сына. Даже у постороннего человека, который, все это видел, сжималось сердце.

Весь путь, от морга до кладбища, занял минут сорок. Отъехав от города несколько километров, автобус повернул на дорогу, ведущую на кладбище. Последние несколько сот метров и катафалк, проехал под аркой, символичными воротами, разделявшими живых и мертвых. По обе стороны автобуса, потянулись могилы, заброшенные и ухоженные, старые и совсем свежие, казалось, им не было ни конца, ни края. Все пространство, которое можно было охватить взглядом, занимали мраморные надгробия и деревянные кресты. Огромные поля, словно кварталы одного большого города, простирались далеко вперед.

Автобус медленно поехал вдоль поля, пока, наконец, все не увидели, длинный ряд, свежевскопанных могил.

— Тормози. Приехали. — Махнул бригадир водителю и катафалк, плавно качнувшись, остановился.

Вся колонна, следовавшая за автобусом, остановилась у обочины. Через минуту, когда бригада убедилась в правильности места, люди начали выходить из машин, но оставались на дороге, не решаясь приблизиться к могилам.

Кил вывел мать из автобуса и, поддерживая ее, повел к тому месту, где должны были поставить гроб. Две металлические табуретки, стояли возле автобуса. Возле них, уже топтались люди. Кил одной рукой раздвигая народ, подвел мать к табуреткам. В это время, бригада, открыла люк автобуса и, гремя лафетом, выкатила гроб. Через несколько секунд, он стоял на табуретах. Двое парней из бригады, открыли защелки на крышке и подняв ее, поставили рядом с гробом.